Кукушкины дети
Шрифт:
– Ни один художник не успеет закончить семейный портрет, – он наклонился к ней в ответ. Плечи Софьи Фёдоровны чуть опустились. Анатоль ободряюще улыбнулся.
– Закажем самую большую карточку, чтобы каждую ресничку было видно, – пообещал он.
– Мы сегодня собирались с Наташей на реку, кататься на коньках. Заодно можем зайти к фотографу, – предложил Михаил.
Натали снова устремила взгляд на Дмитрия: откажется или нет. Но лицо младшего Грушевского не выражало никакого интереса к происходящему. Поймав взгляд сестры, он усмехнулся – едва заметно, но как-то тяжело и презрительно. Натали, не отводя глаз, настойчиво качнула головой: “Пойдём”. Дмитрий бесшумно вздохнул, откидывая челку со лба. Снова кивок, чуть вперед: “Пожалуйста”. Из-под пальцев вылетела фальшивая нота, темп сбился. Дмитрий посмотрел исподлобья, поджал узкие губы и покачал головой, признавая поражение.
Глава 2
К фотографу добрались только после обеда: Софья Фёдоровна долго прихорашивалась и всё перебирала свои немногочисленные наряды. Дети, переговариваясь и посмеиваясь, ждали в холле, в какой-то момент сняв шубы и обмахиваясь прочитанными газетами, которые Алексей Власович складывал на комоде. Сам старший Грушевский сначала храбрился, а потом совсем сник, присел на пуфик и каждые пять минут отправлял Галю поторопить Софью.
Когда Грушеские в полном составе добрались на двух санях до центра города, где располагалась мастерская, всё пошло гораздо быстрее. Софья Фёдоровна с помощью Николая определилась с фоном, родителей усадили на кресла, дети устроились рядом: Михаил, Натали и Фёдор – ближе к матери, Николай, Анатоль и Дмитрий – со стороны отца.
Закончив со съемкой и договорившись о дне, когда можно будет забрать карточки, семья разделилась: мать с близнецами отправились на прогулку, Николай не поделился, куда направился, как и Алексей Власович с Дмитрием, а Наташа с Михаилом поспешили на реку.
Зимой набережная реки Казанки становилась местом притяжения горожан почти столь же важным, как и центральная городская площадь.
Как только лёд у берега становился достаточно крепким, на реке появлялись дети – неугомонные и бесстрашные; за ними – парочки, соскучившиеся по романтике холодов и снегопадов и уставшие от однотипных рестораций и кафе. Ближе к Рождеству на набережной каждые выходные выстраивались ларьки, в которых продавали всё, что торговцам удавалось дотащить до реки: пряники, варежки и шали, разную домашнюю утварь, а иногда даже мебель и антиквариат.
Михаил вытащил блестящие полозья из тканевого чехла и присел перед сестрой на корточки.
– Хороши, – коротко улыбнулся он, прикрепляя коньки к узкому девичьему сапожку.
– Почти полгода копила, – Натали скромно зарделась. Сама она считала, что просто "хороши" было недостаточно для её долгожданного приобретения.
– А почему не попросила на именины? – Михаил проверил, крепко ли держатся коньки, потуже затянул узлы и, сев рядом с сестрой, начал крепить свои.
Натали пожала плечами.
– Ты сам слышал – папа ради нас даже готов согласиться на должность исправника.
– И переехать в Пермь, – поддакнул Михаил, встал, но тут же потерял равновесие и с размаху плюхнулся обратно на скамью.
– А ты? – Натали ловко поднялась и протянула брату руку. – Ты поедешь с нами? И бросишь работу? А вдруг, ты не устроишься так же хорошо в Перми?
– Я думал об этом вчера вечером, перед тем, как ты заявилась таскать крошки, – Михаил поправил выбившиеся из-под шапки Натали пряди. Та вернула ему ласку, разгладив меховой воротник его пальто. Перехватив руку Наташи поудобнее, Михаил аккуратно поехал вперед. Коньки с приятным хрустом рассекли лед, оставив за собой искрящиеся полосы. Надо льдом летал гомон: свистели полозья, зазывалы зычно рекламировали товары, тут и там виднелись сани с самоварами, и их владельцы звонко предлагали попробовать разные чаи. Недалеко от Грушевских молодой мужчина в потёртом пальто и побитой шапке учил сына стоять на коньках. Шапка мальчугана была сбита на затылок, шарф размотался и тащился за ним по льду, пальцы, выглядывающие из дырявых перчаток-митенок, покраснели, но он упорно ковылял вперёд.
– Ну и что же ты надумал? – прервала Натали затянувшуюся паузу. Михаил задорно пожал плечами:
– Не торопиться. Вдруг само всё решится, когда придёт время?
Натали подивилась подобной легкомысленности всегда серьёзного брата.
Солнце не по-зимнему пригревало; Наташа оттянула шарф от горла, с удовольствием вдохнула искрящийся ледяной пылью воздух.
– Смотри, там Раевские, – Михаил указал в сторону ларьков. Наташа нехотя повернулась: у ларька с пряниками вертелись три сестры Раевских. Натали хорошо знала только старшую – Веру. Она дебютировала в обществе в один год с Натали и привлекла довольно много внимания. После дебюта к ней то и дело засылали сватов, но Вера довольно громко и некрасиво отвергла всех женихов: кого-то обсмеяла в лицо, чьи-то подарки выбросила с балкона своего поместья, чем и снискала славу неопределённого характера: кто-то говорил, что она совершенно недальновидна, а кто-то – напротив, что глубинным женским умом невероятно сильна и выбирает будущего супруга не только по размеру кошелька.
Сёстры Веры – Лиза и Варвара – были гораздо младше её и на публике появлялись крайне редко – учились в Смольном. Это выводило из себя Алексея Власовича, который мог позволить себе только гувернантку для Натали: худую, красивую немку, от услуг которой, впрочем, достаточно быстро пришлось отказаться за неимением возможности регулярно выплачивать жалование.
Заметив взгляд Натали, Вера помахала ей рукой и приблизилась.
– Дивная погода, не правда ли? – Раевская прикрыла глаза ладошкой, закрывая их от яркого солнца. – Надеюсь, она не испортится до Рождества…
Натали вежливо улыбнулась.
– Натали, душенька, – Вера вдруг понизила голос и склонилась к ней. – Представь меня Михаилу Алексеевичу? Хорошенький, аж дух захватывает, – девушка покосилась на Михаила, который расплачивался с самоварщиком. Щёки Раевской зарделись, но Наташе – почему-то с некой долей отвращения – подумалось, что это точно не из-за холода. В груди закопошилось странное, незнакомое чувство.
– Он не ищет новых знакомств, – Натали незаметно сцепила руки в муфте.
– А ты представь, а там он уже сам решит, ищет или не ищет, – Вера шутливо подтолкнула её плечом. Тут Наташе окончательно стало мерзко, настолько, что она отодвинулась от Раевской, не заботясь о том, как это будет воспринято.
– Папенька обязательно устроит приём перед Рождеством. Представлю там, – выкрутилась Наташа, идя на компромисс и с Верой, и с собственным внутренним голосом, который навязчиво гундосил: “Это же наш брат!”.
– Это будет и по этикету, и у нас будет достаточно времени пообщаться, – одобрила Вера и, заключив Натали в тесные объятия в знак признательности, вернулась к сёстрам.
Натали повернулась к Михаилу, который направлялся к ней с кружками в руках, от которых плотными клубами поднимался пар. Натали помахала брату; тот ответил ей, выронил варежки, которые держал подмышкой. Наклонился – и замер, не то прислушиваясь, не то вглядываясь в лёд.
– Что ты?.. – Наташа сделала шаг к брату, но Михаил вскинул руку в предупреждающем жесте – и провалился под лёд, без крика и единого вздоха. Шум ярмарки проглотил скрежет ломающегося льда. Остолбенев, Натали потеряла равновесие; ноги подкосились, она упала на лёд, ушибив ладони. На мгновение показалось, что она оглохла: шумы внезапно исчезли, она точно знала, что кричала, но не слышала своего голоса. Как в немом кино, которое так любил Николя, Натали видела, как брат пытался выбраться, но лёд крошился под его руками, стоило только Михаилу опереться на него. Натали отчаянно поползла к Михаилу, но тут её схватили за плечи, вздернули на ноги, потащили как можно дальше от промоины. Какие-то мужики, незнакомые, пытались добраться до Михаила, но, чем ближе они подбирались к разлому, тем меньше решимости в них оставалось. Начала собираться толпа.