Кукушонок
Шрифт:
В понедельник на большой перемене я помчалась в парфюмерию-галантерею и купила чайные свечи, там же толклись две наши школьницы, которым совсем не место и не время было там болтаться. Они примеряли на себя креольские серьги из карамельно-розового пластика, показывали язык и фотографировали друг друга на свои крошечные мобильники. Заметив меня, они в мгновение ока исчезли.
На выходе из магазина я столкнулась лицом к лицу с Матерью Природой, которая тоже основательно закупилась. Как и многие другие, она скрывала свой цилиндрической формат
— Черт возьми, госпожа Рейнольд! — приветствовала она меня, ибо, будучи старейшим членом коллектива, непреклонно отвергала наше всеобщее «тыканье». — А я зашла сюда, потому что после урока сексуального просвещения в пятом классе мне неотложно требовалось что-нибудь утешительное!
Она помахала у меня перед носом прозрачным пакетом, в котором болтались лосьон для тела с гамамелисом и несколько косметических биокремов.
— Что, так трудно пришлось? — с любопытством спросила я.
— Бог мой, эти детки сидели как истуканы и не задавали никаких вопросов! — сказала Мать Природа. — И черт их знает, то ли они уже полностью в курсе, то ли им совсем не интересно? А у вас в этом возрасте как обстояли дела?
Я сказала, что получала отрывочные сведения то от мамы, то в школе.
— Тогда вам повезло, — сказала учительница биологии, — и беременность в подростковом возрасте вам не грозила!
— Уж это точно! — сказала я и уже собиралась уйти.
Но Мать Природа еще не закончила.
— Сегодня я опять прочитала о мертвом новорожденном, которого завернули в газету и бросили в кусты. Его нашли играющие дети! Вы только подумайте, какой ужас! Надеюсь, мои уроки принесут плоды, и с нашими учениками ничего подобного не случится.
— В нашей школе такого точно не бывает, — пробормотала я и ретировалась.
12
Вчера, перед самыми рождественскими каникулами, у нас был очень беспокойный учебный день: в туалете две девочки из моего класса обнаружили анонимную записку, что в школе заложена бомба. После этого Пижон вызвал полицию, и все восемь сотен школьников были отправлены по домам. Обыск здания с собаками-ищейками, к счастью, оказался безрезультатным. Возможно, то была глупая хулиганская проделка, но точно никогда не знаешь.
Сегодня Патрик встречал жену в аэропорту Франкфурта. Мануэль еще был в школе, а я свою норму уже отработала и в волнении поглядывала в окно, чтобы не пропустить появление дивы. Ждать пришлось долго.
Наконец машина Патрика остановилась перед домом, но они оставались в ней сидеть — видимо, продолжая неоконченный разговор. Вот только о чем? Прошло не меньше пяти минут, прежде чем Патрик вышел из машины, открыл багажник, достал из него чемодан и поставил на землю. Изадора ждала, когда для нее распахнут дверцу. На ней была экстравагантная парка из оцелота. Я бы в таком наряде постоянно опасалась, что защитники животных обольют меня краской. Она вдруг метнула взгляд искоса ко второму этажу, где я — любопытная обывательница — как раз пряталась за занавеской. Не заметила ли она меня?
Оба
Познакомились мы лишь на другой день. Послезавтра — рождественский сочельник, и Патрик с Мануэлем притащили на террасу довольно большую ель и принялись ее препарировать. Я веселилась, наблюдая с балкона, как они пытаются воткнуть комель елки в слишком маленькую чугунную подставку.
— Спускайся давай! — позвал меня Патрик. — Смотреть сверху и насмехаться — это нечестно!
И я набросила на себя куртку. Изадора тоже к этому времени присоединилась к нам. Патрик представил меня как жилицу, учительницу и хористку. Эта чужая женщина внимательно оглядела меня и сразу же прочитала насквозь все мои чувства. Она улыбнулась. Свои слегка засаленные локоны она укрощала розовым бархатным обручем, но больше мне в ней было не к чему особо придраться. Голос ее звучал совсем не постановочно, как я ожидала, и мне даже послышалась манера растягивать слова, как это делают в Курпфальце.
Мануэль по указанию отца принес ножовку и топор и обрубил нижние ветки ели. Потом с заметным нетерпением спросил, нужен ли он еще, и покинул нас.
— Почему же он опять убегает? — с огорчением спросила мать.
— Его подруга на второй день Рождества уезжает к дедушке с бабушкой, и до этого он рвется проводить с ней каждую свободную минуту, — сказал Патрик.
— Подруга? У моего маленького Мани? Нет, ну надо же! — сказала она.
— Это совершенно нормально, — возразил Патрик.
— Мило, что он все еще носит этот eyecatcher[8], — заметила она, выдавив суховатый смешок. — Только надо бы при случае этот длинный шарф постирать.
— Бог в помощь, — ответил Патрик.
Почувствовав себя тут совершенно лишней, я потихоньку удалилась.
Впервые в жизни мне пришлось проводить праздничные дни одной. Может, мне вообще игнорировать этот любимый всеми праздник? Без елки я обойдусь, но, может, хотя бы поставить в вазу несколько крупных веток. Что-нибудь надо и поесть приготовить. В почтовом ящике я обнаружила Christmas Card в викторианском стиле от Биргит и Штеффена, которые по-английски желали мне веселого Рождества. Считать ли мне это бестактностью или скорее очаровательной шалостью?
Под вечер позвонил Гернот.
— Ты, конечно, всю рождественскую неделю до Нового года пробудешь у матери, — сказал он, — поэтому хотел бы заранее пожелать тебе всего наилучшего. Меня же тянет в снега, я записался на лыжные курсы.
— А мою мать тянет в тепло, она уже уехала из страны, — ответила я.
— Что же, выходит, ты одна как перст и как я? Если бы я только знал… — закручинился мой бывший муж.
Мы оба помолчали. Я ломала голову, что он хотел сказать. Я-то считала само собой разумеющимся, что он будет праздновать Рождество в лоне своей семьи. Или он был готов поехать куда-нибудь со мной, потому что Биргит недостижима? Внезапно мной овладела скопившаяся ярость, и я надменно сказала: