Кулинар
Шрифт:
Мараван только собирался поджарить смесь орехов кешью и миндаля в чугунной сковороде, как кто-то тронул его за плечо. Тамилец повернул голову, может быть, преувеличенно резко, потому что хотел показать, как он занят и недоволен тем, что его потревожили.
Рядом стояла Сандана.
— Могу я чем-нибудь вам помочь?
На некоторое время Мараван задумался, а потом передал девушке свою ложку.
— Мешайте, не останавливаясь, — велел он, — не давайте орехам подгореть. А когда они станут золотистыми, всыпьте в этот котелок и... позовите меня.
С
Ребенком Мараван видел как-то китайскую акробатку, которая крутила на эластичных стержнях тарелки. Сначала одну, потом две, потом еще больше, пока их не стало двадцать или даже тридцать, — тогда Мараван считал плохо. Китаянка старалась из последних сил, бегала между танцующими стержнями и часто ей удавалось предотвратить падение в последнюю секунду.
Так и он был сейчас единственным поваром на дюжину сковородок, содержимое которых могло подгореть в любой момент.
Тем не менее возле Санданы он задержался чуть дольше, чем требовалось.
33
Понгал — веселый праздник. Люди радуются новой жизни и стараются оставить прошлое позади. Но здесь, в унылом здании Центра общин, в этот холодный, ветреный день четырнадцатого января две тысячи девятого года, не чувствовалось беззаботности, обыкновенно свойственной этому дню.
Почти у каждого из присутствующих имелись основания опасаться за жизнь своих друзей или родственников: армия правительства Шри-Ланки стояла на подступах к Муллайтуву. ТОТИ ожесточенно сопротивлялась, а мирное население напрасно искало возможности покинуть город.
Многие здешние тамильцы давно уже не имели связи с оставшими на родине близкими. Поэтому на этот раз люди больше молились и меньше веселились. Их лица оставались серьезными.
Мараван тоже потерял контакт со своей семьей. Ходили слухи, что магазин в Джафне, через который хозяин «Баттикалоа-Базара» передавал на Шри-Ланку деньги и корреспонденцию, закрылся после налета «тамильских тигров». Такое случалось не впервые. Обычно для возобновления его работы хватало взятки. Однако каждый раз на улаживание конфликта уходило несколько дней.
Мараван сидел за столом, накрытым белой бумагой вместо скатерти. Половина мест оставалась свободной. Цветочная гирлянда кое-где лежала криво, в ней зияли дыры: несколько гостей, покидая праздник, унесли с собой по букетику.
Сандана, из-за которой Мараван до сих пор оставался здесь, праздновала через два стола от него, в окружении родственников и друзей. Время от времени она смотрела на Маравана, однако до сих пор не пригласила его присоединиться к их компании.
Несколько раз Мараван был близок к тому, чтобы подойти самому и спросить, нравится ли ей еда. В конце концов, он же повар! Однако мысль о том, что Сандана, ответив на его вопрос утвердительно и даже поблагодарив, все-таки не предложит ему сесть, удерживала Маравана на месте. Представить только, что он будет стоять рядом с ее столиком, как бедный родственник, и искать достойный выход из создавшегося щекотливого положения!
Тут Мараван заметил, что в компании Сан-даны как будто произошла размолвка. Родители говорили с ней на повышенных тонах. Брови девушки, в обычном состоянии почти прямые, образовали под красной точкой на лбу сплошную линию. И вот она встала и, не обращая внимания на окрики отца и матери, направилась к его столику.
— Не смотрите туда, — велела она Маравану, усаживаясь рядом с ним.
Ее потту поднялось еще выше благодаря появившимся на лбу гневным морщинам.
— Поссорились? — спросил Маравана.
— Конфликт культур, — Санадана попыталась улыбнуться.
— Понимаю, — кивнул Мараван.
— Расскажите мне что-нибудь, — попросила Сандана, — они не должны думать, что нам не о чем поговорить.
— Чем же мне вас развлечь? — Мараван сам слышал, как жалко прозвучал его вопрос. — Я плохо рассказываю.
— А что вы делаете хорошо?
— Готовлю.
— Тогда расскажите мне о кулинарии.
— Когда я впервые увидел, как моя двоюродная бабушка делает аалангай путту, мне было не больше пяти лет. Она перемолола рис и чечевицу в муку, выжала молоко из тертого кокосового ореха и замесила тесто, из которого скатала маленькие шарики. Полив молоком с пальмовым сахаром, бабушка поместила их в водяную баню, после чего они стали похожи на плоды инжира. И тогда я понял, что кулинария — это превращение. Холодного в теплое, твердого в мягкое, кислого в соленое. Поэтому я и стал поваром. Меня зачаровывают метаморфозы.
— Вы замечательный повар.
— В том, что вы попробовали сегодня, нет ничего особенного. Превращениям нет конца. Я люблю, когда мягкое становится твердым, хрустящим, или чем-то пенистым, или тает, как снег. Вы понимаете меня? Я хочу... — он задумался, пытаясь подобрать подходящее слово, — превращать знакомые нам вещи в нечто новое. Делать из привычного необычное. — Мараван сказал это и сам удивился собственному красноречию. — И прежде всего изменить суть вещи, — закончил он.
Тамилец сам не подозревал, что может так выражаться.
— Мы уходим, — прозвучал у него над ухом мужской голос.
К ним незаметно подошел отец Санданы.
— Папа, это Мараван, — представила Сан-дана своего друга. — Это он сегодня приготовил нам угощение. Мараван, познакомьтесь, это мой папа, его зовут Махит.
Мараван поднялся и хотел было пожать мужчине руку, но тот будто не замечал его.
— Мы уходим, — повторил он.
— Хорошо, я приду позже, — ответила Сан-дана.
— Нет, ты пойдешь с нами, — настаивал отец.
— Мне уже двадцать два года!
— Пошли.
Некоторое время она сомневалась, а потом пожала плечами.
— Что же, поговорим в следующий раз.
С этими словами девушка встала и пошла за отцом.
Мараван решил поэкспериментировать с напитками. Клиенты «Пищи любви» не всегда довольствовались шампанским и вином. Они спрашивали аперитивы и коктейли. Поварские амбиции не позволяли Маравану подать им обыкновенный кампари или «кровавую Мэри».