Культура на службе вермахта

Пленков Олег Юрьевич

СД передавала, что даже сообщения ОКВ о новых успехах вермахта, вызывавшие энтузиазм и гордость немецкими солдатами у мужской части населения Германии в тылу, не производили почти никакого впечатления на женщин, поглощенных повседневными заботами^{437}. Партийные и государственные функционеры все чаще использовали служебное положение для обеспечения продуктами своих семей. Народ это знал: электрики, сантехники, ремонтники бывали в домах начальства и видели, как питается нацистская верхушка. СД передавала, что подобные вести, вызывавшие озлобление людей, шли из Берлина, Штеттина, Дюссельдорфа, Вены. Хваленой «справедливой» системе распределения продуктов питания в Третьем Рейхе постепенно перестали доверять.

В войну положение на немецком продовольственном рынке во многом «стабилизировали» за счет ограбления оккупированных стран: в 1941–1943 гг. в Германию было вывезено 25 млн. тонн продовольствия, за счет чего на четверть были увеличены гражданские рационы^{438}. Следует отметить, что нацистские способы эксплуатации ресурсов СССР были не только жестокими и антигуманными,

но и неумными — по советско-германскому пакту при минимальных материальных затратах и без всяких людских потерь немцы получали столько же, к тому же 80–90% продовольствия, собранного на Востоке, потреблялось самой армией^{439}.

С началом войны было введено 50% надбавки к подоходному налогу, исключая годовой доход до 2,4 тыс. рейхсмарок в год, что освободило от налогов военного времени 60% налогоплательщиков. Тем не менее, до 1942 г. подоходный налог по сравнению с 1939 г. почти удвоился^{440}, хотя частные сбережения между 1938 и 1941 гг. выросли в четыре раза (это свидетельствует о сносных условиях обыденной жизни для рядовых немцев, которых призывали экономить средства, чтобы после войны построить дом)^{441}. Со своей стороны, правительство гарантировало минимальный доход в 2,4 тыс. рейхсмарок.

В «Вестях из рейха» слово «Сталинград» впервые было упомянуто 31 августа 1942 г.; СД отмечала, что немцы сразу обратили внимание на принципиальное значение взятия этого города. Такое мнение было не только следствием усилий пропаганды — имя Сталина уже действовало на немцев магически^{442}. Сталинград для немцев был символом поворота в войне не только в собственно военном смысле, — он стал почти маниакальным пунктом фиксации немецкой общественности, эта фиксация была усилена и гитлеровской речью по поводу открытия очередной кампании сбора теплых вещей в рамках «зимней помощи»^{443}. По этой причине к действиям 6-й армии под Сталинградом было приковано самое пристальное внимание. Только на Новый год и Рождество немцы несколько отвлеклись от наблюдения за событиями на фронте, благодаря приподнятому настроению вследствие обещанных новогодних пайков. Хотя уже под Новый год стали распространяться слухи об окружении 6-й армии под Сталинградом, поэтому приход нового 1943 г. в Германии почти не отмечали. Даже Гитлер не выступал на Новый год по радио: это должно было соответствовать «образу великого вождя в печали и трауре»… Это его, однако, не спасло — первоначально разрозненный и нестройный хор критиков после Сталинграда стал все более концентрироваться на высшем руководстве рейха. Шутки и остроты становились все злее. Так, Урсула фон Кардорф вспоминала, что поговаривали о «Тунисграде» в Африке^{444}. Донесения по каналам Бормана свидетельствовали о том, что авторитет Гитлера очень пострадал. Информаторы Бормана доносили: «персона Гитлера стала подвергаться прямым нападкам, причем с особенной неприязнью и открыто»^{445}. Альберт Шпеер вспоминал, что Геббельс говорил с ним не о «кризисе руководства» (F"uhrungskriese), а о «кризисе фюрера» (F"uhrerkriese); это потрясло Шпеера: он знал о беспредельной лояльности министра пропаганды к Гитлеру. Шпеер писал: «Значение Сталинграда в том, что Геббельс стал сомневаться в звезде Гитлера и в его победе, и вместе с ним и нас стал точить червь сомнения»^{446}. На этом фоне возобновились слухи о начале переговоров с русскими и о долгожданном мире. Потом на первый план ненадолго вышло сообщение об американо-английском десанте в Африке, но в целом на общественное мнение это известие почти не повлияло — немцы считали, что кардинально это положения не изменит, но лишь отодвинет торжество Германии^{447}.

С ноября 1942 г. настроения в немецком обществе стали ухудшаться, росли опасения, что Сталинградская битва в итоге будет проиграна и последуют новые жертвы. Камердинер Гитлера Линге вспоминал, что в начале ноября 1942 г. после прочтения очередного донесения СД фюрер был очень огорчен и даже сказал, что он сам во всем виноват. Правда, через мгновение Гитлер возмущенно заметил: как баварцы могут возмущаться плохим качеством пива, когда сотни тысяч солдат в жутких условиях борются за будущее страны. Особенно Гитлера расстроили строки из донесения, в которых говорилось, что процесс образования и распространения слухов практически невозможно контролировать^{448}.

СД передавала, что «если многие немцы — бойцы по натуре — восприняли Сталинград как решающий вызов перед конечной обязательной победой, за которой должно последовать неминуемое и желанное окончание войны, то скрытые конформисты стали рассматривать Сталинград как начало конца»^{449}. По поводу Сталинграда Черчилль остроумно заметил, что это еще не конец, это даже не начало конца, но конец начала. После Сталинграда немцы научились выделять в военных сводках новые формулировки: например, «подвижная оборона», «планомерный отход»^{450}. СД передавала, что после Сталинграда общественное мнение в Германии стало более самостоятельным, немцы научились различать нюансы, научились читать между строк^{451}. В информации с мест в этот период по-прежнему говорилось о нерушимой вере немцев в фюрера и Третий Рейх, но на последних страничках отчетов выяснялось, что объектом критики часто становился и сам фюрер, который до Сталинграда обещал слишком много. Слова Гитлера о скорейшем взятии Сталинграда и выходе к Волге называли «преждевременными и неосмотрительными».

Ходили слухи, что бывший начальник Генштаба Франц Гальдер предрекал роковые последствия одновременного наступления на Сталинград и на Кавказ — это, как считал народ, явилось причиной его отставки. В одном из донесений Борману говорилось, что в гау Галле-Мерзебург возникла дискуссия о том, почему военное руководство проморгало начало советского наступления. В ходе дискуссии было сказано, что пророчества фюрера в отношении Сталинграда вообще ни на чем реальном не основывались, а были чистейшей фантазией, что недопустимо в столь ответственных операциях^{452}. Эта острая критика, однако, не означала, что гитлеровское военное и политическое руководство в глазах народа было окончательно дискредитировано — на самом деле авторитет Гитлера не был поколеблен практически до самого конца войны. При этом следует иметь в виду не только действие репрессивных мер, но и несомненные успехи режима предшествующего периода. Фронт и тыл и после Сталинграда остались едиными. После Сталинграда Гитлер выступал по радио в День поминовения героев — 21 марта 1943 г. СД передавала, что немцы были рады, что Гитлер не ранен и не заболел (об этом ходили слухи). Что касается Сталинграда, то его фюрер в своей речи вообще не упомянул. Слова Гитлера, что до сего момента вермахт потерял в боях 542 тыс. человек, были восприняты немецкой публикой скептически, также как и уверение, что Восточный фронт стабилизировался^{453}.

Между тем 13 мая 1943 г., три с половиной месяца спустя после гибели 6-й армии, немецкой общественности было объявлено, что «героическая борьба немецких и итальянских солдат в Африке завершилась: последние группы наших солдат, окруженные в Тунисе, вынуждены были прекратить борьбу вследствие полного истощения боеприпасов, воды и горючего. Они покорились судьбе не вследствие напора врага, но из-за отсутствия всяких припасов. Их борьба и многомесячное сопротивление превосходящим силам врага не пропали даром, а пошли на пользу другим участкам нашего фронта, который получил необходимую разгрузку». По свидетельству камердинера, текст известия о прекращении борьбы в Африке Гитлер сочинил сам^{454}.

Осведомители СД передавали: среди немцев ходили слухи о том, что немецкие солдаты в Африке были бесконечно рады окончанию войны и чуть ли не бросались на шею англичанам, зная о гуманных условиях содержания в английском плену^{455}. Немецкие военнопленные писали из Канады родственникам, что их содержат исключительно хорошо, что питание великолепное^{456}. Канадцы даже разрешили вручить очередную воинскую награду (Дубовые листья к Рыцарскому кресту) в плену (!) знаменитому немецкому подводнику Кречмеру… С другой стороны, и сами немцы подчас были склонны к проявлению рыцарских правил поведения на войне. Так, английский летчик майор Дуглас Бейдер был сбит, и у него сломались алюминиевые протезы ног. С согласия фельдмаршала Хуго Шперле руководство 3-го флота люфтваффе направило англичанам сообщение об этом, и через двое суток протезы майора Бейдера были сброшены с парашютом на аэродром Сент-Омер^{457}. Сущность войны на Западе весьма точно отражало название военного дневника Роммеля — «Война без ненависти».

Подобная романтизация войны смаковалась немецкой публикой (как передавала СД), но не особенно приветствовалось пропагандой, ибо это снижало готовность к сопротивлению и к беспощадной борьбе.

Бомбовая война

Lieber Tommy fliege weiter Wir sind alle Bergarbeiter Fliege weiter nach Berlin die haben alle «ja» geschrien. (Куплет, сочиненный жителями Рура) [32]

32

Смысл куплета в том, что английские «томми» на своих бомбардировщиках должны лететь дальше на Восток, на Берлин, ведь именно в столице было больше всего тех, кто голосовал за нацистов в 1933 г. См.: Boberach Н. (Hg) Meldungen aus dem Reich. S. 390.

Совершенно неожиданно весьма важным фактором динамики общественных настроений и в целом повседневности в Германии стали массированные налеты союзнической бомбардировочной авиации. К этому времени Геринга в Германии называли не иначе как «Майером», так как он в 1939 г. имел неосторожность заявить: пусть меня зовут Майером (для немецкого уха — это чисто еврейская фамилия. — О. П.), если хоть один вражеский самолет сможет пересечь немецкие пределы». В июне 1944 г. для отражения налетов вражеской авиации люфтваффе располагали 472 одномоторными и 272 двухмоторными истребителями, а месяц спустя — соответственно 83 и 42 самолетами^{458}. Это было ничто против десятков тысяч дальних бомбардировщиков англо-американских союзников под мощным истребительным прикрытием. Гитлер совершил ошибку, положившись на обещания Геринга; еще в 1940 г. фюрер заявил: «Если британская военная авиация будет сбрасывать на нашу страну 2, или 3, или даже 4 тыс. килограммов бомб, то мы тут же ответим 150 тыс., 180 тыс., 230 тыс., 300 тыс., 400 тыс., 1 млн. килограммов бомб. Если они объявят, что будут разрушать наши города в больших размерах, то мы вообще сотрем их города с лица земли! Мы пресечем преступную деятельность этих ночных пиратов, и в этом праведном деле нам поможет бог. В противостоянии очень скоро один из нас будет сломлен и это будет не национал-социалистская Германия»^{459}.