Культурный герой
Шрифт:
Анжела.
Имя.
Просто имя.
Зачем о нем думать?
Чем дольше Старлей находился в Стене, тем уверенней ему казалось, что окружающее пространство является отнюдь не строительным мусором, но… сметаной.
Именно сметаной. Странной, напоминающей паутину сметаной. Старлей знал, что Стена состоит вовсе не из того, чем выглядит, но сметана!..
Впрочем, скоро он считал такой расклад единственно верным: творожной бетон, шлакоблоки из сливок и дюралевая сталь из ряженки. Кровь — кефир. Кости — пенка кипяченого молока. Бр-рр, Старлей терпеть не мог кипяченое молоко. Наверное, поэтому он никогда не ломал руки-ноги-ключицы, хотя все мальчишки двора отличились, и не единожды.
Пенка — это невкусно. Поэтому открытые
Гадливость мешает Старлею окончательно слиться со Стеной.
Гадливость и воспоминания об Анжеле.
Заперев сейф, отец дергал за ручку. Он тщательно следил, чтоб дверца не осталась открытой. Всю жизнь проработав на танковом заводе, отец прекрасно знал, как из шкафчиков в раздевалке чудесным образом пропадают вещи. Из тщательно запертых шкафчиков. Особенно — кошельки в день аванса. Стоит отлучиться в душ, гордо опоясав талию сухим полотенцем, намылить шею коричневым бруском с полусмытым оттиском «72 %», как из шкафчика, закрытого на два оборота замка, исчезнет, растворится — телепортируется?! — вся наличность. Причем ключик от замка на шнурке болтается на мускулистой шее сплошь в оспинах ожогов от раскаленной металлической стружки.
Дважды огорчив жену отсутствием денег, дыша перегаром и с трудом стягивая обоссанные штаны, отец божился, что впредь аванс не умыкнут. Даже дома аванс будет недоступен ворам. Так в квартире появился сейф, а у отца — подаренный матерью бумажник. Крутой бумажник, непромокаемый, не из бычьей или свиной, но из срезанной с загривка аллигатора кожи. Сгиб бумажника продырявлен колечком из нержавейки, в которое легко пропускался кончик шнурка. Дома бумажник с шеи отца перемещался в сейф, откуда извлекался только для того, чтобы нехотя исторгнуть пару-тройку рублей на хлеб, гречку и сливочное масло. Сало и яйца отец покупал на рынке сам, никому не доверяя столь ответственную миссию. Меню рабочей семьи разнообразием не могло сравниться даже с прейскурантом заводской столовки в рыбный день.
Ваську сейф неимоверно манил с детских лет. Вот только повода вскрыть мощный стальной куб, дабы внимательно изучить содержимое, все как-то не было и не было.
Повод появился, когда Ваське исполнилось семнадцать.
Завод, приписанный к военно-промышленному комплексу, подвергся конверсии в особо извращенной форме. Теперь на предприятии штамповали надувных женщин. А зарплату предпочитали выдавать готовой продукцией.
Так в сейфе папы Виталика поселилась Анжела.
Время текло — лилось, фонтанировало! — слишком быстро. У Стены собственное, весьма своеобразное понимание часов, минут и столетий. Старлей ничего не успевал. Вообще ничего. А ведь сделать требовалось многое. Ведь он не просто так решил полетать на блэкфайтере, по самое не хочу начиненном ракетами и напалмом, и не скуки ради направил боевую машину на таран. У Василия был — и все еще есть! — план, как погибнуть с пользой для родной планеты. Погибнуть так, чтоб выяснить, существует ли у Стены слабое место, и если существует, где оно находится и как с ним эффективно бороться. Намерения у нашего героя коварные, почти подлые, но вместе с тем благороднее некуда.
Старлей — диверсант.
Свой среди чужих.
Кстати, насчет чужих. Таран, естественно, привлек внимание тушканчегов. Было бы странно, если б они вовсе проигнорировали такое событие. На краю кратера, возникшего при столкновении блэкфайтера со Стеной, собралось пару сотен хвостатых тварей, не меньше. И каждый тушканчег притащил с собой ведро с известью. Много позже Старлей понял, что известь — сливки, а тогда он принял старания пришельцев за попытку продезинфицировать рану, а то и просто покрасить входное отверстие, чтоб зайцы не обгрызли. Что-то вроде побелки яблонь на зиму, верно? Даже в городах, где зайцев никогда не видали…
Опорожнив в дыру ведра, тушканчеги подогнали к кратеру десяток бульдозеров-быыыкооов, которые быстро засыпали дыру мусором, благо вокруг его предостаточно. Четкая, слаженная работа. Взаимопонимание без лишних слов. Вообще без слов. Только отрывистое попукивание паровых котлов да редкие высверки турбоускорителей в небе: патрули следят за своими. Кто-то работает, кто-то наблюдает — нормальная вселенская раскладка, общественное разделение труда. Разве что быыыкиии мычали, упираясь тремя парами копыт в поверхность Стены и воткнув рога (лосям на зависть) в шлакоблочную крошку. Быыыкиии загребали корпуса пылесосов и сваливали в пустоту картонные ящики от японских матричных принтеров.
Пришельцы и их подручные трудились довольно долго. Старлею было забавно наблюдать за этой суетой. А потом время ускорилось так, что Василий разучился улавливать смены суток, судороги бытия превратились в статичный монолит, на границе которого едва уловимо мерцали призрачные флуктуации — эдакие креветки исключений, пока что не образовавшие собственных правил и потому снующие на мелководье давно вычисленных физических аксиом.
Вот тогда Старлей и решил, что пора применить врожденные способности, развитые службой в ВКС.
И он применил.
И довольно-таки успешно.
В тот день, когда папа Виталик принес Анжелу домой, шел дождь, за окном стемнело. И вообще, это был не день, а поздний вечер, а то и ранняя ночь. День-вечер-ночь получки, четверг, еще не пятница, но уже самое время пропустить литрик пива, были бы деньги.
— Денег дали? — вытирая руки о передник, спросила мама. Лицо ее раскраснелось, она готовила на кухне ужин.
Отец мотнул головой слева направо, а был он не болгарин, так что — тю-тю. Мать молча кивнула, словно иного и не ждала. Собственно, так оно и было. Мать работала в соседнем цехе, который после конверсии вместо пушек вдруг стал производить фаллоимитаторы. Второй месяц подряд зарплату она получала искусственными членами, шутила даже, что коль из топора кашу варят, то бульон из пластиковых писюнов ух какой жирный получится.
— Зато мы освоили выпуск новой модели! — выкрикнул отец со слезами на глазах. — Это есть самая передовая технология! Уверен, новая модель будет пользоваться спросом, наш цех получит множество заказов, а мне повысят зарплату!
Мать кивнула:
— Ага, повысят. Выдадут в кассе вместо десятка резиновых блядей штук пятнадцать, а то и все пятнадцать с половиной.
— Ты ничего не понимаешь! — побагровел отец.
— Ну конечно, я ничего не понимаю. — Мать достала сигарету, закурила. — У нас тоже недавно освоили передовую технологию. Размером примерно сантиметров тридцать, диаметр тоже правильный. Вещь. В руки взять приятно. И не только в руки. Кстати, эти тридцать сантиметров еще и разговаривать умеют. Засунешь себе, ну, туда, а сантиметры жужжат и в любви признаются. Мол, уважаемая Марфа, я от вас без ума, у вас так туго, горячо и влажно…
Тогда отец впервые ударил мать.
Кулаком по лицу.
Вогнал кончик дымящейся сигареты в бледные губы, выцветшие от злоупотребления дешевой, зато яркой помадой.
А потом развернулся и ушел. И только под утро вернулся пьяный, но с карманами, набитыми пачками купюр. Проспавшись к вечеру, на работу он забил (надо было в третью смену выходить), сказал, что увольняется. Васька обрадовался: правильно, крутое решение, и он, Васька, тоже крутой и школу похерит. Все равно одноклассники и учителя — полные уроды и считают его фашистом. Отец вытащил из обоссанных штанов старый армейский ремень. Васька тут же вспомнил, что образование за плечами не таскать, и умчался постигать геометрию и зарубежную литературу. На переменах все шушукались о том, что ночью кто-то завалил инкассаторов, снявших выручку с половины городских аптек. Головы инкассаторов были размозжены, будто их хорошенечко потискали кувалдой. Выручка, естественно, исчезла.