Кунгош — птица бессмертия. Повесть о Муллануре Вахитове
Шрифт:
Когда он сходил с трибуны, страсти накалились предела. Некоторые делегаты свистели, топали ногами. Руководители Харби шуро, сидящие в президиуме, обменивались презрительными усмешками. Но простые солдаты в зале шумно аплодировали Саид-Галиеву, провожали его восторженными криками:
— Молодец, Сахибгарей!
— Мы с тобой, друг!
Так постепенно демократическое крыло солдат-мусульман стало отделяться от инициаторов созыва съезда. Пропасть между представителями правых партий и солдатской массой становилась все глубже. Когда в Брест-Литовске были окончательно сорваны переговоры
Мириться с таким положением больше было невозможно. Вопрос об отношении к съезду в связи с участившимися провокационными выступлениями правых был поставлен на чрезвычайном заседании губкома. В обсуждении участвовали члены левой фракции съезда.
Камяль Якубов, представляющий Казанский мусульманский комиссариат, предложил, чтобы левая фракция немедленно покинула съезд.
— Не исключено, — сказал он, — что нам придется принять чрезвычайные меры.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Шейикмаи.
— Закрыть эту говорильню, — отрезал Камнль.
Шейнкман и сам прекрасно понимал, что другого выхода, по-видимому, нет. Город стоит перед прямой угрозой вооруженного выступления националистических элементов, открытым форумом которых стал мусульманский съезд.
— Мы делали все, чтобы образумить распоясавшихся националистов, — продолжал Камнль. — Но сейчас уже все видят, что словами делу не поможешь. Настала пора действовать.
— Итак, что ты предлагаешь? — устало спросил Шейнкман.
— Повторяю: прежде всего всем левым уйти со съезда. Но перед отим принять декларацию фракции большевиков о причинах нашего ухода. Огласить эту декларацию, и только потом начать действовать, чтобы правые не орали потом, что мы нанесли им предательский удар в спину.
— Я целиком поддерживаю это предложение, — сказал Якуб Чанышев, — съезд стал опасным гнездом контрреволюции, пора с ним покончить.
— А как обстоит дело с 95-м полком? — спросил Шейнкман у Саид-Галиева. — Нет опасности, что солдаты вернутся в казармы?
95-й мусульманский полк, расквартированный в Казани, был главной военной опорой правых. В последнее время большевики предприняли героические усилия, чтобы нейтрализовать полк, и частично распустили его.
— Этот вопрос можно снять с повестки дня, — уверенно ответил Сахибгарей. — Демобилизация прошла успешно, а та часть солдат, которая осталась в казармах, полностью поддерживает нас.
Олькеницкий тоже был за предложение Якубова. В результате большевистская фракция приняла решение покинуть съезд. Декларация фракции большевиков гласила:
«Созванный Всероссийским мусульманским военным шуро II Всероссийский мусульманский военный съезд в первые же дни своего заседания ярко показал свою политическую физиономию, выразившуюся в узконациональном движении и определенном настроении против рабоче-крестьянской власти… Мусульманские „интеллигенты“, при случае прикидывающиеся русскими, называющие себя Иваном, Петром, Александром и т. д., на этом съезде превратились в самых ярых националистов и, прикрывшись этой маской, повели определенную политику — политику разжигания национальных страстей и явного похода против рабоче-крестьянской власти… Съезд, опьяненный национальным угаром, может привести к кровавому столкновению мусульманской демократии с русской.
Поэтому фракция большевиков не может больше остаться на съезде и, покидая его, заявляет, что резолюции, вынесенные съездом после 17(4) февраля, не считает для себя обязательными».
Огласив на съезде эту декларацию, фракция большевиков покинула контрреволюционное сборище.
Казанский Совет рабочих, солдатских и крестьянских депутатов объявил о создании революционного штаба по охране города и губернии и соблюдению в них революционного порядка. Чтобы предотвратить кровопролитие, было принято решеняе арестовать главарей контрреволюции — братьев Алкиных, Музафарова и Токумбетова.
Глава II
Ади Маликов в короткое время стал незаменимым помощником Мулланура, его правой рукой. Мулланур в шутку называл его своим начальником штаба.
Когда Центральный комиссариат по делам мусульман вслед за другими правительственными учреждениями переехал в Москву, Ади остался в Петрограде. Во-первых, надо было сдать по списку всю мебель, принадлежавшую комиссариату. Но кроме того, у него было еще одно, гораздо более важное дело — разобрать и переправить в Москву архив. Хотя срок жизни и деятельности комиссариата был еще очень невелик — всего-то, как говорится, без году неделя, — архив успел скопиться порядочный. На разборку его ушло дней десять. Хорошо еще — он догадался попросить Мулланура, чтобы тот оставил ему в помощь Галию, а то, пожалуй, и за три недели не управился бы. Но все сборы были уже позади: нужные материалы аккуратно подшиты в папки и уложены в ящики, ненужные сожжены. И сегодня Ади с Галией в последний раз должны были прийти в бывшее помещение комиссариата, чтобы опечатать ящики и отправить их на вокзал.
Подходя к дому четыре по улице Жуковского, где еще недавно размещался их комиссариат, они издали увидели двух людей, оживленно о чем-то беседующих со стариком-сторожем. Один из них был худой, высокий, в солдатской шинели, — видно, инвалид: левая рука у него болталась на перевязи. Другой — плотный, упитанный, добротно одетый, моложавый.
«Что за люди? — подумал Маликов. — Что им тут надо?» Увидав Галию, инвалид обрадовался ей, как родной.
— Красавица ты моя! — кинулся он к ней. — Вот не повезло, так не повезло! Хотел комиссару нашему доложить, как наши братья мусульмане воюют за свою власть, а комиссара-то, оказывается, и нет! Уехал…
Галия, приглядевшись, узнала солдата.
— Абдулла-бабай, это ты? На улице встретились бы — ни за что бы не узнала. Совсем молодой стал. Тебя ранило, что ли? Да как же это?
Она познакомила Абдуллу, а заодно и ого спутника (это был Эгдем Дулдулович) со своим начальником. Bce четверо прошли в кабинет Маликова, где прямо на полу лежали приготовленные к отправке ящики с архивом.
— На днях буду в Москве, увижу комиссара Вахитова, обязательно расскажу ему про встречу с тобой, Абдулла! — сказал Ади.