Купель дьявола
Шрифт:
— Жаль, что ваш обожаемый художник не был испанцем, Херри!..
— Почему? — Херри показал тактичный нос из-за перегородки.
— Святая испанская инквизиция уничтожила бы все это богохульство в зародыше. И не было бы никаких проблем.
И старичок Гольтман был бы жив, добавила я про себя. И фартовый вор Быкадоров соблазнил бы не одну женщину. И Леха Титов до сих пор управлял бы своей нефтяной империей…
— Вы сердитесь на картину, Катрин?
— Я сержусь на себя.
— Я понимаю вас…
— Давайте закроем тему.
— Хорошо, — он был
Нет, невозможно оказаться побежденной — ни Лукасом Устрицей, ни Херри-боем. Я вскочила с койки и нервно заходила по комнате, подавляя желание стянуть с каминной полки делфтский фаянс и грохнуть его об пол.
— Давайте не будем закрывать тему, Херри! — крикнула я, и он с готовностью материализовался в комнате, уселся в единственное кресло и уставился на меня.
— Слушаю вас, Катрин.
— Это дьявольщина. Дьявольщина чистой воды. И вы служите этой дьявольщине. Вы сатанист, Херри! Вы говорите, он создавал этот триптих для алтаря?
— Для алтаря церкви Святой Агаты, если верить позднейшим записям. К сожалению, сама церковь не сохранилась.
— Она бы не сохранилась в любом случае. Как может сохраниться церковь, имея в своем алтаре послание дьявола?
— Почему же — дьявола?
— Потому что богом там и не пахнет. Никакого намека, никакой надежды. Все позволено. Все, вы слышите — все! — оправдывает грех! Вы законсервировали на своем острове оправдание греха! Даже самого страшного. Даже смертного.
— А разве это плохо? — Херри, ухвативший тонкими пальцами подбородок, улыбнулся мне.
Я наткнулась на эту улыбку, как на неожиданное препятствие в темноте. И едва удержалась на ногах.
— Как к вам попали “Всадники”, Катрин? — неожиданно спросил Херри.
Я ожидала чего угодно, только не этого вопроса. Я оказалась к нему неготовой. Глаза Херри раздевали меня, вещь за вещью: они аккуратно расшнуровывали ботинки, стягивали джинсы и рубашку. Потом настал черед кожных покровов, мышечных тканей и моментально опустевшей сердечной сумки. Он хотел добраться до сути. До знания, которым обладали только я, Лавруха и Жека.
— Но вы же в курсе, Херри, — пролепетала я. — Вы прекрасно знакомы с Лаврентием. Эта картина досталась ему совершенно случайно…
— Да. Я в курсе. Но как они попали к вам на самом деле?
Неужели чертов дурак Лавруха проболтался голландцу по пьяной лавочке? В последние дни перед отъездом они стали подозрительно близки, парни — не разлей вода… С Лаврухи станется, пиво “Балтика” заставляет его неадекватно реагировать на окружающих. Черт, “Балтика”! Две бутылки, привет от Северной Пальмиры — Северной Венеции, до сих пор болтаются у меня в рюкзаке. Нужно сунуть их Херри, не рассказывать же о том, что я просто банально стибрила доску у мертвеца, в самом деле!..
— У меня для вас подарок, Херри. От владельца картины. Первого, — с нажимом сказала я.
— От кого?
— От Лаврентия.
— Не думаю, чтобы он был первым хозяином. Давайте ваш подарок.
Я вынула пиво, завернутое в футболки, из рюкзака и протянула их Херри.
— Отлично, — сказал он. — Выпьем сегодня за ужином. Хотя мне не очень нравится русское пиво…
Перспектива остаться здесь еще на одну ночь совсем мне не улыбалась, я хотела покинуть этот дурацкий остров с его провокационной картиной еще до темноты. Но Херри, вместо того, чтобы отвезти меня на побережье, предлагает поужинать.
— Я вовсе не рассчитывала, — осторожно сказала я. — Я ведь посмотрела картину… Судя по всему, “Всадники” действительно являются левой створкой… Я убедилась в этом. Картина сейчас находится у меня, в Питере… Я уже сказала вам… Я готова предложить свои услуги в передаче доски голландской стороне. Вам, Херри…
— Ну что ж, я рад. Я давно этого хотел…
Интересно, насколько давно и как сильно ты хотел этого? Комната Херри — компьютер, камин, манускрипты и фотографии — плыла у меня перед глазами. А сам Херри-бой из вежливого ученого стремительно превращался во врага, диктующего свои правила. Я была почти уверена, что он знает о том, как нам досталась картина. Знает и хочет воспользоваться этим.
— Я бы хотела уехать, Херри.
— Когда?
— Сегодня. Я вернусь в Россию и сразу же займусь всеми организационными вопросами. Вы же хотите, чтобы она побыстрее оказалась здесь?
— Один день ничего не решает. Я еще не все вам показал, — он явно издевался надо мной.
— Того, что я увидела, — достаточно. Я потрясена. И считаю, что Лукар Устрица действительно великий художник… — выпалила я.
Мне больше не хотелось оставаться здесь: двусмысленная улыбка Херри все еще плыла надо мной, а его слова о том, что оправдание любого греха — самое милое, самое богоугодное дело, все еще стояли у меня в ушах. Интересно, что он имел в виду?
— Вы ведь отвезете меня на берег, Херри? — спросила я.
— К сожалению, — он снова улыбнулся и развел руками.
— Что — “к сожалению”?
— Я не хотел вас расстраивать… Я думал, вы останетесь здесь на несколько дней, пока не вернется техник… Он разбирается в механизмах.
— В каких механизмах?
— Дело в том, что с утра забарахлил мотор. А на веслах мы не выгребем.
— Что значит — “забарахлил мотор”?
— Не знаю. Он просто не работает, и все. А я ничего не смыслю в моторах.
Он смотрел мне прямо в глаза и откровенно издевался.
— Но… Вы же можете вызвать кого-нибудь с берега? Это не так далеко… К тому же у вас есть телефон, а в поселке наверняка найдутся механики… Я заплачу.
— Я бы и сам заплатил. Но, во-первых, сегодня воскресенье…
Действительно воскресенье, будь оно проклято. Я прилетела в Амстердам вчера, в субботу. Господи, неужели это было только вчера?..
— А во-вторых? — спросила я, и Херри-бой снова улыбнулся.
— А во-вторых — я уже говорил вам. Местные жители не особенно жалуют Мертвый город Остреа, — Херри-бой сделал ударение на первом слове. — Их сюда не заманить.