Купель Офелии
Шрифт:
– Мужон, – хихикнул вдруг Хлебников.
Терехин вздрогнул и с непониманием уставился на Павлушу.
– Город есть такой во Франции, точнее деревня, – объяснил тот.
– Замечательно! А кипарисы там, случайно, не растут? – с сарказмом поинтересовался Ванька.
– Предлагаешь поехать во Францию и выкопать все кипарисы?
– Предлагаю пробежаться по «Алому» и поискать что-нибудь французское. Беркутов в первой шараде на англичан ссылается. Может, вторая шарада – намек на французов?
– Полиглот, етить твою налево! – выругался Хлебников.
– Тихо, – шикнул Ванька. – Граф же бродит где-то
– Дух, дай нам подсказку! – загробным голосом прогудел Пашка. Хлебнул чаю и перешел на деловой тон: – Так, фамилия не цепляется. Имя, может? Титул?
– По-моему, здесь глухо. Давай от обратного попробуем, – предложил Терехин. – Ночь и ветер, последний ветер графских дней – на конце «он». Надо на ассоциациях поиграть. Ночь – темнота, звезды, луна. Ветер – прохлада, свежесть, озноб. Темная свежесть. Лунный озноб. Звездон. В смысле – звездун.
– А мне вообще никаких ассоциаций в голову не лезет. Потому что я голодный, – пожаловался Пашка, запихнув в себя кусок черствого хлеба. – И спать хочу, сил нет. Ты полдня продрых, а я изучал местность. Знаешь, сколько здесь всего интересного! Часовня, манеж, развалины графского дома… Может, утро вечера мудренее? – с надеждой спросил Хлебников. – Мне обычно все идеи гениальные во сне приходят.
– Угу, а пока мы будем генерировать идеи во сне, кто-нибудь отроет на развалинах конезаводческий журнал Беркутова и разбудит нас радостным воплем.
С улицы послышался дикий, нечеловеческий крик. Друзья переглянулись и, не сговариваясь, кинулись к выходу. Мотя и Казик выбежали за ними. Звуки неслись от пруда, ближе стало ясно, что дурниной вопит поэтесса.
– Утоп! – орала Галочка, мечась по берегу и заламывая руки.
– Что случилось? – спросил Казимир. Галочка продолжала орать и матюгаться. Тогда повар-миллионер схватил ее за плечи и встряхнул.
– Ж-журналист, – заикаясь, пролепетала поэтесса. – Мы договорились играть в паре, обменялись подсказками, и Родион сбежал. Я следила… он сюда пришел. Походил вокруг, а потом… я не поняла… темно, береза… Буденый то ли поскользнулся, то ли нырнул. На поверхности пузыри пошли, и все, не выныривает.
– Где? – заорал Ванька.
– Кажется, там. Я не знаю точно, – завыла Галочка, села на землю и запричитала.
Ванька сорвал с себя рубашку и очки, стянул ботинки и бросился в черную воду, покрытую плотной ряской и тиной. Следом в пруд прыгнул Казимир.
Глубина оказалась небольшой, но ноги мгновенно увязли в иле по щиколотки. Ощущение возникло, что попал в болото. Сердце охватила паника. Ванька сделал два глубоких вдоха и нырнул, чтобы выбраться из плена. Получилось. Дальнейшее он помнил смутно. Ил, водоросли, тина, поломанные камыши, привкус тухлой воды на губах…
На крик сбежались другие участники проекта. Филарет присоединился к ныряльщикам. Водоем превратился в вонючую кишащую жижу. Через сорок минут безуспешных поисков решено было операцию по вылавливанию Буденого из пруда завершить. Филарет и Казик вышли на берег первыми. Художник, раздевшись до любимых трусов, уселся по-турецки и принялся читать мантры.
Зебельман с изобретателем таскали хворост. Хлебников с умным видом безуспешно пытался развести костер.
Ванька нырнул в последний раз, пошарил ладонью по дну, наткнулся на что-то мягкое и холодное – это была рука Буденого. От неожиданности Терехин вынырнул с воплями, наглотавшись воды.
– Я нашел его, – откашлявшись, сообщил он. Отдышался и снова нырнул. Вынырнул. – Черт! Там дерево упавшее. Бедняга подтяжками за сук зацепился. Я пытался отцепить, но не смог. Все, будем ждать спасателей. Родиону уже ничем не поможешь, только сами угробимся. Опасно здесь в темноте нырять, напороться на ветки можно.
Совершенно выбившись из сил, Ванька выполз на берег и упал на траву. Рядом присела Кристина, растрепанная, встревоженная и такая родная, что захотелось уткнуться носом ей в грудь и уснуть. Офелия, примотанная шарфом к животу Кристы, сладко посапывала во сне. Терехин с удивлением посмотрел на девушку. Та была в простых джинсах и обыкновенной рубашке, волосы собраны сзади в хвост, легкий макияж, мягкий взор. Он же любит Донателлу, а Кристина вообще мимо не проходила. Готка не в его вкусе, и вообще… Отчего же тогда так щекотно в душе, и глаза слезятся от нежности? Почему хочется прикоснуться к ее губам, поцеловать припудренный шрам на щеке? Кажется, во время купания мутная вода просочилась в мозг и что-то там нарушила.
– Вань, у тебя кровь, – обеспокоенно сказала Криста, осторожно коснулась его щеки. Пальчики у нее были теплые и пахли молоком.
– Ерунда, – улыбнулся Терехин, – царапина.
– Зачем ты полез в воду, дурашка? – пожурила девушка, но глаза сияли от восхищения. – Я так за тебя волновалась. Чуть с ума не сошла.
– Ну и зря, тебе вредно нервничать, молоко пропадет. – Он шутливо щелкнул ее по носу и осмотрелся по сторонам.
Пашка наконец-то справился с костром, помог Сенька, присоединившийся к компании. Галочка в полнейшем трансе сидела на траве, ее обнимали и утешали Матильда и старший Лукин. Казимир куда-то исчез. Белгородской тоже было не видно.
– А где Донателла? – спросил Ванька.
– Мачеха передо мной не отчитывается, – буркнула Кристина и стала чужой. Терехин кожей почувствовал холод. – Штаны снимай, простудишься. На вот тебе…
Криста швырнула ему полотенце и торопливо пошла в сторону завода. Он хотел ее окликнуть, но сил не было.
– Ну и вали, злючка. Я же просто спросил. Что теперь делать – не ясно, – буркнул Ванька, стянул мокрые джинсы, накинул полотенце и перебрался ближе к костру. Только сейчас он понял, как продрог, зубы отбивали чечетку, по коже ползали мерзкие мураши.
Терехин просушил волосы, растерся полотенцем, вытянул руки к костру и почувствовал, как блаженство разливается по телу. Человеческая психика – удивительно гибкая субстанция, блокирует негатив и радуется любой возможности расслабиться. Рядом в пруду свежий покойник, но это кошмарное обстоятельство совершенно не мешает получать удовольствие от жизни и наслаждаться теплом. Странная реакция на чужую смерть… Покойников Ванька дико боялся с детства. Когда умерла любимая бабушка, ужас отхватывал его от одной мысли, что увидит ее в гробу, а потом придется целовать покойницу в лоб на прощанье. Родители на похороны сына не взяли, чтобы не травмировать детскую психику, и он так обрадовался, что забыл о горе. И сейчас, когда нашел Родиона, чуть не захлебнулся от страха. Теперь страх прошел, в душе только легкая грусть.