Купериада

Альберт Зеличёнок

КУПЕРИАДА

Роман в повестях и рассказах

Посвящается Лёнушке и Алиске

Содержание

1. Комната смеха.

2. Земля обетованная.

3. Крах операции "Большие пейсы".

4. Теория относительности.

5. Конец Большого Джо.

6. Под юбкой статуи Свободы.

7. Герой должен быть блондин.

8. Как Иванушка-дурачок за пивом ходил.

9. Звёздный путь Льва Куперовского.

10. Трудно быть Лёвой.

КОМНАТА СМЕХА

Над входом в нашу контору установлен репродуктор. Такая уж нам досталась контора - с репродуктором. Кому-то это нравится, кому-то нет, но... Мой приятель Мишель Арменянц говорит, что в этом мире есть всего четыре вещи, которые

нам не дано выбирать: родителей, жену, детей и место работы. Что уж достанется. На мою долю пришёлся репродуктор. Он не безымянен, его партийная кличка - Горластый Джо. Джо обожает духовые оркестры, мощные звуки которых сопровождают нас в течение всего трудового дня. Нашей конторе уже много десятков лет, и окрестные старожилы утверждают, что такой музыкальной она была на протяжении практически всей своей истории. И я могу это подтвердить, так как хорошо знаю крёстного отца Горластого Джо. Его зовут Михаил Соломонович Фомин-Залихватский, он - один из тех, кто создавал контору. Вскоре после ее открытия он притащил откуда-то рупор и лично подключил его. Залихватский уже весьма стар, но по-прежнему выглядит как огурчик. Не наш, конечно, а болгарский, маринованный, из восьмисотграммовой банки. Эх!.. Михаилу Соломоновичу никто не даёт больше пятидесяти пяти, которые ему исполнились ещё тогда, когда он лично расстреливал где-то в Венгрии врагов советского народа. Об этом он рассказывает с трибуны каждый год, когда мы празднуем День Ветерана. Сейчас Фомин-Залихватский занимает пост заместителя директора по дефициту.

Пониже громкоговорителя косо прибит кумачовый транспарант "Добро пожаловать на работу, дорогие товарищи!" Аналогичный призыв, хотя и выцветший и в несколько редуцированном варианте - "Добро пожаловать!" - висит над большой ржавой дверью, расположенной несколько правее главного входа. Он остался ещё с тех времён, когда в качестве шефской помощи часть помещений передали местным чекистам. В правом крыле нашего здания, за этой самой дверью располагалась пытошная. Потом эксперимент по смычке населения с органами признали неудачным и прикрыли. Чекиста освободили помещение, и его приспособили под лабораторию, забив зачем-то вход железными перекладинами. Вскорости по зданию ночами стали бродить тени убиенных. Парторг конторы, проводя в жизнь линию на искоренение неприятных воспоминаний, пригласил попа. Батюшка окропил бывшую пытошную святой водой, что-то там читал вслух - то ли из Ветхого завета, то ли ещё из какой антисоветской книги... Шум был страшный. Парторга сняли и в наказание отправили послом в какую-то заштатную азиатскую страну. Попа, чтобы замять дело, сначала приняли кандидатом в члены и зачислили в штат обкома инструктором, потом исключили за религиозное мракобесие, арестовали и, кажется, расстреляли. Во всяком случае, после этой истории духи окончательно взбесились и шатались по комнатам, коридорам и подсобным помещениям не только ночью, но и днём, причём среди них стали попадаться типы явно средневековой наружности и даже какие-то в шкурах. Большинство выглядит весьма неаппетитно. С одной дамой случилась истерика, когда в столовую во время обеда ввалились призрачные последствия знаменитой стрелецкой казни. А может, и какой-нибудь другой казни, в отечественной истории их, слава богу, хватало. Сторожа постоянно увольняются, больше полугода визитов привидений выдержать не могут. Зря батюшка их растревожил. Я даже и привык к ним как-то, но всё равно - зря.

Я вместе с толпой сослуживцев врываюсь в фойе конторы. Над головой нависает ещё один призыв, точнее, риторический вопрос, прикреплённый также над входом, но с внутренней стороны: "А не рано ли вы уходите с работы, дорогие товарищи?!" Его установили несколько лет назад, в период кратковременной реставрации Ивана Грозного, когда всюду закручивали гайки, а снять забыли. Пусть себе. Никому же не мешает.

В углу за мешками с песком притаился Петрович из отдела кадров. На коленях у него винтовка с оптическим прицелом, за поясом - огромный мясницкий тесак. Петрович - однополчанин Фомина. Когда-то они вместе отражали в снегах танковую атаку. Сейчас Петрович вышел в отставку и ловит по утрам опоздавших. Несладко, должно быть, этим заниматься после былых подвигов, но другой-то работы у старичка нет. Мается, бедняга, в своем отделе кадров целыми днями от безделья, вот и выходит утром поразмяться и вспомнить молодость. Ну, да что мне, я никогда не опаздываю, вот и сейчас до начала ещё две минуты.

Из дверей родного отдела с треском вылетает кто-то из сослуживцев и, пробив противоположную стену, исчезает в туче пыли и грохоте ломаемой мебели. "Значит, шеф уже на работе", - отмечаю я и прохожу на своё место. Рабочий день начался.

Корнеплодова мирно беседует с Ниной Огурян. "Странно, - подумал я, - что это с ними сегодня?" Правая рука Корнеплодовой скрылась в её сумочке и занимается там непонятным: то ли что-то поглаживает, то ли почёсывает. Вдруг рука резко метнулась вверх и вперёд, и на плече Нины оказалась отвратительного вида змея, которая тут же вцепилась двухсантиметровыми зубами в её шею. Нина дико закричала и рухнула на пол, но успела в падении вынуть из ящика стола бутылочку с мутной жидкостью внутри, отвинтить пробку и плеснуть в лицо Корнеплодовой. И только потом потеряла сознание. "Надо бы позвонить в "скорую"", - подумал я, но идти к единственному автомату, который расположен в трёх кварталах от нас, было лень, и я остался сидеть. К тому же никто не знает, на месте он или нет. В прошлый раз хулиганы сняли телефон и унесли, а вместо него повесили автомат Калашникова. Дал со злости очередь в воздух и вернулся на работу. А сегодня у меня хорошее настроение и портить его не хочется. Всё равно у Корнеплодовой подобные сцены каждую неделю происходят. Чаще с Огурян, иногда ещё с кем-нибудь. Да и вообще: вызывать "скорую" к Нине - ссориться с Корнеплодовой, а она человек мстительный. Месяц назад, к примеру, чихнула, а Порфирий Иванович не пожелал ей крепкого здоровья до самой смерти. Потому что его в комнате не было, как раз перед этим вышел. Корнеплодова на него обиделась и подложила ему под ножку стула пластиковую бомбу. Хорошо, что на этот стул вместо Порфирия Ивановича сел случайно забредший главный инженер. Впрочем, бомба была советского производства и не взорвалась. Мы - против международного терроризма! Однако ножка у стула обломилась, главный инженер упал, рассердился, и нам срезали премию за этот день на двенадцать процентов. А Корнеплодова теперь уже на него обиделась и... Но это совсем другая история.

Дверь открылась, и вошли двое в белых халатах. То ли им кто-то всё-таки позвонил, то ли сами добычу почуяли. Один из них наклонился над лежащей на полу Ниной, быстро осмотрел её и что-то тихо сказал второму. Второй, о глупым усталым лицом киноартиста Юрия Никулина, серьёзно и звучно сказал: "Моменте морэ", - и снял шапочку. Корнеплодова удовлетворённо вздохнула и ушла в туалет смывать ту самую мутную жидкость, которая всё ещё текла у неё по лицу и, капая на платье, портила его. Мужчины встали. Женщины остались сидеть, но замолчали. Стало удивительно тихо, только за стеной, в кабинете шефа, кто-то тоненько закричал. Да ещё из угла раздался лязг. Это Вано Коргалидзе попытался соответственно ситуации обнажить голову. Неделю назад на барахолке он приобрёл рыцарский шлем, сразу же надел и с тех пор не может снять. Вот и сейчас ему не удалось. Вано наконец смирился и остался в железе. Первый врач неожиданно подпрыгнул, громко хлопнул в ладоши и радостно заорал: "Вася, ура! Клянусь аллахом, смерть от укуса змеи! Это ж тема моей кандидатской, Вася! Чур, вскрывать буду я". Они весело подхватили тело и быстро вынесли. Мы сели. Вернулась Корнеплодова, покрытая язвами и шрамами. Она достала из стола косметичку и через две минуты привела себя в порядок. Все успокоились и приступили к обычными занятиям.

Коргалидзе методично бьётся головой о стену. Я его понимаю. Несладко ходить всё время в шлеме. Правда, так он ещё глубже надевается, но хоть душу человек отведёт.

Милочка принимает ванну. Она так любит это дело, что добилась специального приказа шефа, после которого два хмурых сантехника провели трубы и установили возле её стола нечто вроде маленького бассейна с бронзовыми ангелочками по углам. С тех пор Милочка избавилась от необходимости притаскивать воду вёдрами из столовой и мыться в лохани, что несколько оскорбляло её стыдливость и не создавало удобств. А теперь нальёт полную ванну, напустит поверху пены импортного производства и блаженствует. Даже о конце рабочего дня приходится напоминать.

За шкафом возле двери дамы примеряют что-то из одежды, а может быть, белья, потому что периодически, когда дверь открывается, раздаётся визг. Но примерке не прекращается.

Пашка Севастьянов вбивает гвоздь в крышку стола. У него такое хобби. Практически свободного места уже не осталось, и он зарится на мой стол. Я стойко держусь и не уступаю. Пашка сердится, угрожает молотком, но к серьёзным действиям пока не приступал.

Порфирий Иванович крахмалит манишку. Его щепетильность в одежде женщины постоянно ставят в пример мне - укоризненный взгляд на джинсы и то место, на котором, по их мнению, должен висеть галстук, - и Лёве Куперовскому. Лева у нас стиляга. Он напяливает на себя такое, что дамы зеленеют и переходят в третье - газообразное - состояние вещества, а Петрович, один раз увидев опоздавшего Лёву, выронил винтовку и на три дня перешёл - прямо за своими мешками - в каталептическое состояние. Кстати Петровичу ещё повезло. Потому что этот "один раз" был не единственный раз, когда Куперовский опоздал, а единственный раз, когда Петрович его заметил. Обычно Лёва появляется в конторе настолько поздно, что Петрович уже успевает покинуть свой пост и удалиться в отдел кадров, где в компании таких не отставников до конца дня вспоминает безвременно ушедшую молодость. Впрочем, Лёва ещё не пришёл, а Порфирий Иванович закончил с манишкой и аккуратно развесил её на спинке стула, где уже расположилась его рубашка. После этого он вытащил из-под стола кресло-качалку, удобно устроился и уснул.

Похоже, дамы примеряют всё-таки бельё, потому что в комнату уже двенадцатый раз под их негодующие крики заглядывает сексуальный маньяк Тарасевич из второго отдела. Погуляет себе между столами, расскажет анекдот и выскочит. Причём и входить, и выходить он старается внезапно, чтобы использовать фактор неожиданности, но у него пока ничего не получается.

Женщины наконец удалились. В дальнем конце комнаты опять кто-то новенький. Здоровенный, в чёрных штанах и красной рубахе. Топором над головой машет. А стол ему выдали отличный: старинный, дубовый, крепкий, с мордой на фасаде. Вообще с этим дальним концом периодически происходит странное: стена там какая-то ненормальная, будто туманная, и из этого тумана то мебель дополнительные появится, то новые сотрудники - вроде этого бугая, в своём углу и обитают, к нам не подходят, ни с кем не общаются. Мы тоже к ним стараемся не приближаться. Всё равно посидят они немного, посидят и исчезают без следа. А иногда там опускается тьма, только ветер воет и звёзды мерцают. Надо бы в Академию наук написать, но лень.

Хлопает дверь, и в комнату входит ассириец. Два его малолетних соплеменника раскатывают перед ним красную ковровую дорожку. "А кому сапоги-ботинки чинить, набойки набивать, молнии подшивать, туфли ремонтировать, квартиру обчистить, жену увести?" - гнусаво поёт он и внимательно оглядывает нас. "Ничего не надо?" - удивлённо переспрашивает он. Мы молчим. "Ладно, посмотрим", - мстительно говорит ассириец и удаляется. Ковёр сворачивают и выносят. Кто-то зловеще хохочет. Мы оборачиваемся на звук. Там никого нет.