Купленная невеста

Пазухин Алексей Михайлович

Павелъ Борисовичъ захохоталъ.

— И всыпали?

— И всыпали-съ. Посл экзекуціи двка входитъ ко мн и говоритъ, что барыня ее послала не за симъ, а лишь звать на кулебяку. Посмялся и сказалъ посланной, что это-де зачтется на будущее время. Препотшный случай-съ!

— Да!

Лакей ввелъ Машу, слдомъ за которой шла клюшница Аксинья, вдающая господскіе ключи и состоящая въ качеств надзирательницы за женскою прислугой.

Маша остановилась въ дверяхъ.

— А, птичка пойманная! — обратился къ ней Павелъ Борисовичъ. — Невста купеческая! Много набгала? Ну, голубушка, теперь пеняй сама на себя. Я покапризничалъ бы немного, подержалъ бы тебя

недльку, а потомъ и отдалъ бы тебя за купца за этого, а разъ ты бжала, осрамила меня, такъ не взыщи! Купца теб не видать, какъ ушей своихъ, а за побгъ я строго взыщу съ тебя, ибо ты меня осрамила и подала примръ дворн, которая побгами у меня не занимается. Прости я тебя, такъ побгутъ и другія. Врно, господинъ приставъ?

— Всеконечно-съ…

— Ну, вотъ. Подвела ты и другихъ подъ бду: управляющему я за тебя оплеухъ надавалъ, сторожа на конюшню водили, а теперь вотъ и тебя проучатъ.

Грозный приказъ готовъ былъ сорваться съ устъ помщика и Аксинья подошла уже къ Маш, но, взглянувъ на Машу, Павелъ Борисовичъ увидалъ, что эта двушка совсмъ не то, что прочія его горничныя и даже пвицы. Не только красота Маши остановила его, нтъ, а что то другое. Красотой не уступали и другія, а пвица и фаворитка барина Наташа была много лучше Маши, что не спасало ее отъ посщенія «мизиминчика», который служилъ чмъ то врод застнка. Не красота Маши остановила Павла Борисовича. Съ такимъ выраженіемъ глазъ и всего лица онъ не видалъ еще крпостныхъ ни у себя, ни у другихъ. Что то возвышенное и благородное было въ лиц этой блдной двушки, и это спасло ее.

— Наказывать я тебя не буду, — проговорилъ Павелъ Борисовичъ, — не буду потому, что ты была любимицей моей покойной тетушки Прасковьи Васильевны, а вотъ запереть тебя прикажу. Аксинья, посадить ее въ двичью, дать работу и беречь пуще глаза, ты отвчаешь мн за нее, а ты, Надежда, помни, что за вторичную попытку убжать я поступлю съ тобой строго и ужь не помилую. Ступай!

— Въ ножки барину поклонись, въ ножки! — обратилась къ Маш Аксинья.

— Не нужно, — проговорилъ Павелъ Борисовичъ. — Уведи ее и помни, что я сказалъ.

Аксинья поклонилась барину и вывела Машу за руку.

— Тамъ купецъ Латухинъ пріхалъ, желаетъ васъ видть, — доложилъ лакей.

Павелъ Борисовичъ сдвинулъ брови и подумалъ минутку.

— Пусть войдетъ, — приказалъ онъ.

IX

Блдный, шатаясь, какъ пьяный, вошелъ Иванъ Анемподистовичъ въ кабинетъ Скосырева и остановился въ дверяхъ. Много передумалъ онъ, дучи къ помщику, отъ котораго зависла вся его жизнь, все счастіе, равно какъ и жизнь любимой двушки. Онъ надялся на успхъ, сердце говорило ему, что помщикъ не откажетъ ему, видя слезы, видя истинное горе. Будучи самъ очень добрымъ и душевнымъ человкомъ, Иванъ Анемподистовичъ врилъ въ людей, не допускалъ мысли, что ему можно отказать, разъ онъ пришелъ самъ, разъ онъ будетъ просить на колняхъ и выскажетъ все, что чувствуетъ. Ршиться на это ему было не легко, какъ не легко вообще человку пускать въ сокровенные тайники души своей посторонняго, но разъ онъ ршился, — онъ врилъ въ успхъ. Онъ не зналъ только, слдуетъ ли ему продолжать обманъ и выдавать Машу за Надежду или же сказать помщику всю правду? Надъ этимъ вопросомъ и думалъ онъ, дучи къ Павлу Борисовичу. Ему не хотлось лгать въ такія минуты, но и боялся онъ сказать правду. Очень ужъ хороша Надя, а баринъ, по словамъ Шушерина, очень падокъ на красоту, — не отпуститъ онъ Надю, увидавъ ее, не отдастъ. Такъ и не ршилъ этого вопроса Иванъ Анемподистовичъ,

подъхавъ къ дому Скосырева. Теперь только, войдя въ кабинетъ, ршилъ онъ, что лучше продолжать обманъ. «Бда еще пущая выйдетъ!» — подумалось ему.

Нсколько секундъ Иванъ Анемподистовичъ не могъ придти въ себя и стоялъ, не кланяясь и не говоря ни слова. Павелъ Борисовичъ вопросительно и съ любопытствомъ глядлъ на него.

— Что вамъ нужно отъ меня, любезный? — спросилъ, наконецъ, онъ. Лицо Латухина показалось Павлу Борисовичу очень симпатичнымъ.

Иванъ Анемподистовичъ сдлалъ шагъ впередъ, помялъ въ рукахъ свою соболью шапку съ синимъ бархатнымъ верхомъ, хотлъ что то сказать, но поперхнулся, махнулъ рукой и зарыдалъ, закрывъ лицо шапкой.

— Онъ пьянъ, кажется? — вполголоса спросилъ Павелъ Борисовичъ у Лихотина.

— Не полагаю. Онъ, сколько мн извстно, ничего не пьетъ.

Павелъ Борисовичъ подошелъ къ Латухину и тронулъ его за плечо.

— Что съ вами, любезный мой? Перестаньте бабиться, стыдно! Садитесь, любезный, придите въ себя и разскажите, въ чемъ дло.

— Въ цлой жизни моей дло, Павелъ Борисовичъ! — отвчалъ Латухинъ, отнимая отъ лица шапку и утирая слезы рукавомъ своего синяго, изъ тонкаго нмецкаго сукна, кафтана съ большими перламутровыми пуговицами. — Въ цлой жизни моей дло и вы можете или спасти эту жизнь, или погубить…

— Да онъ романтикъ, этотъ длинополый купецъ! — обратился Павелъ Борисовичъ къ Лихотину. — Я даже не ожидалъ. Помилуйте, торгашъ, отъ волосъ деревяннымъ масломъ пахнетъ, а чувства, какъ у аркадскаго пастушка! Это любопытно! Дафнисъ и Хлоя, Психея и Амуръ! Ха, ха, ха!..

— Вамъ удивительно, ваше благородіе, что простой человкъ такъ любитъ? — спросилъ Латухинъ, задтый за живое смхомъ барина. — Чувства одинаковы у всхъ, и человческое сердце бьется равно какъ у благороднаго, такъ и у самаго простаго человка, а любовь благородства не знаетъ…

Павелъ Борисовичъ сдвинулъ брови.

— Да? Ты полагаешь? Что же теб надо, неблагородный человкъ съ благородными чувствами?

— Милости вашей, сударь. Отдайте мн въ жены вашу крпостную двушку Надежду, осчастливьте по гробъ и меня, и ее, возьмите за нее сколько угодно вашей милости, сколько есть у меня достоянія!

— Во первыхъ, мой милый, я крпостными не торгую, а во вторыхъ — зачмъ же ты обращаешься ко мн, ежели ты самъ уже распорядился и укралъ мою крпостную? Умлъ красть, умлъ моихъ бглыхъ принимать, такъ умй и владть, а ежели проворонилъ, такъ не взыщи, на себя пняй.

— Не было у меня, сударь, умысла красть ее. Законнымъ порядкомъ дйствовалъ я черезъ вашего управителя, и Надя убжала лишь посл того, какъ вамъ угодно было задержать ее. Испугалась, очертя голову поступила. Ваше благородіе, Павелъ Борисовичъ, отецъ родной, сжальтесь надъ нами, не погубите насъ!

Иванъ Анемподистовичъ опустился на колни. Въ это самое время раздался какой то шумъ, послышались голоса, загремли гд то бубенцы, а затмъ послышался звонъ шпоръ и сабли, и въ кабинетъ вбжалъ Черемисовъ.

— Аркадій! — крикнулъ Павелъ Борисовичъ, бросаясъ къ нему.

— Здравствуй, Павелъ!

Черемисовъ бросился въ кресло.

— Чортъ меня знаетъ, какъ я живъ! Ночи не сплю, пью до полусмерти, скачу безъ отдыха, кажется, третьи сутки! сть мн, Павелъ, цлаго быка мн, водки, пунша и потомъ — постель!

Павелъ Борисовичъ позвонилъ и отдалъ спшное приказаніе о закуск. Иванъ Анемподистовичъ поднялся и отошелъ въ уголокъ, твердо ршивъ не уходить безъ положительнаго отвта. «Политичный» Лихотинъ счелъ нужнымъ откланяться и удалился.