Купленная невеста
Шрифт:
— Ну, безъ нытья! — перебилъ Скосыревъ. — Знаешь, я не люблю, когда ты брюзжать начнешь. Изволь что-нибудь веселое разсказывать.
— Веселое-съ? Могу. Сударыня, вы въ качеств чего же вступили въ сей домъ? Ежели невстою, то вдь у васъ есть супругъ, который можетъ васъ по этапу вернуть, а ежели…
— Вонъ! — крикнулъ Павелъ Борисовичъ, и голосъ его раскатился по всему дому.
Чижовъ съ трудомъ поднялся, пробормоталъ что то и вышелъ изъ столовой при помощи дворецкаго.
— Pardon, — обратился Скосыревъ къ Катерин Андреевн, подымаясь изъ-за стола. — Я сію минуту.
— Вы, конечно, не
— Конечно, нтъ; я только распоряжусь убрать его, а то начнется представленіе, я его знаю.
Павелъ Борисовичъ догналъ Чижова черезъ три комнаты. Дворецкій велъ его, внушительно наставляя и читая ему нотацію.
— Не пристойно, сударь, ведете себя и не умете цнить благодяній, кои вамъ Павелъ Борисовичъ оказываютъ. Есть вы все-таки дворянинъ, а, поведеніе ваше столь непристойно, что подлому человку сдлались вы подобны за господскимъ столомъ.
— Ну, ну, молчать, хамъ, молчать! — бурлилъ Чижовъ. — Отъ чужихъ женъ не увози, не длай столь низкихъ пассажей…
Скосыревъ схватилъ Чижова за воротникъ и такъ встряхнулъ, что фракъ затрещалъ но всмъ швамъ.
— Ты что же это, гадина, вздумалъ? — обратился Павелъ Борисовичъ къ присвшему Чижову. — Дерзости дам говорить, гость моей? Ты что же, хамъ, лакей, который господскаго куска хлба жалетъ и завидуетъ? Запереть въ хлвъ прикажу на хлбъ и на воду, въ дерюгу одну!.. Не пускать его къ моему столу никогда, а теперь въ холодную на всю ночь!
— Благодтель, Павелъ Борисовичъ, прости! — залепеталъ Чижовъ, распуская пьяныя слезы. — Холодно въ чулан то, знобитъ, жестко, а вдь я старый ужь человкъ, кости у меня ноютъ, мн бы на теплую постельку посл обда, поспать бы мн…
— Такъ зачмъ же ведешь себя такъ? Какъ ты смлъ сказать дерзость Катерин Андреевн?
— Съ тоски. Не будетъ намъ такого житья при ней, не будетъ…
— Кому это вамъ?
— Всмъ, родненькій, всмъ.
— А, это тутъ толки пошли, пересуды, догадки? Всполошилось болото, заквакали вс?
— Вс, благодтель, вс, Наташа вонъ плачетъ, рыдаетъ. Дашенька слезы льетъ изъ голубыхъ очей, клюшница мн на завтракъ ватрушечки не дала: не до тебя, говоритъ, горюнъ; теперь бглую, говоритъ, жену ублажать да откармливать будемъ…
Павелъ Борисовичъ выпустилъ Чижова и обратился къ дворецкому:
— Унять это болото! Слышишь? Чтобъ я больше подобнаго слова не слыхалъ, рожи постной не видалъ! Отъ клюшницы отобрать ключи и передать Матрен и пусть Матрена сію же минуту накажетъ Дашку какъ слдуетъ, да сказать и Наташк, что ей то же будетъ, а этого вотъ отправить во флигель и туда носить ему столъ и чай, не выпускать. Тутъ бунтъ какой-то, смотри у меня! Я шкуру со всхъ спущу, сошлю всхъ!
Павелъ Борисовичъ повторилъ свои приказанія вытянувшемуся въ струнку дворецкому и пошелъ въ столовую.
— Послать ко мн Порфишку, — приказалъ онъ уже на ходу. — Что я его не вижу?
— Онъ запилъ, Павелъ Борисовичъ, и буянитъ. Я распорядился его въ чуланъ запереть.
— Это еще что?
— Да прибылъ мужикъ изъ Чистополья и сказалъ, что сосланную туда Лизавету за Архипку замужъ выдали-съ, а Порфирій располагалъ жениться на ней, давно у нихъ сватанье это шло.
— Ну, ничего, пройдетъ. Не трогай его. Отпустить его въ людскую и присматривать,
Катерина Андреевна задумчиво обрывала втку винограда и запивала венгерскимъ, когда вернулся Павелъ Борисовичъ. Онъ выслалъ лакеевъ и слъ у ногъ Катерины Андреевны на низенькой скамеечк.
— Ты, конечно, не обидласъ на этого пьянаго дурака? — спросилъ онъ, цлуя руки молодой женщины. — Извини, что я напоилъ его.
— Ничего, мой милый, мой хорошій. Я ни о чемъ не думаю, кром того, что я твоя, что для меня настало счастье, но я немного боюсь: тутъ у меня много враговъ, недоброжелателей, вс на меня, вс боятся меня и ненавидятъ.
— Ахъ, какіе пустяки! — засмялся Павелъ Борисовичъ. — Да разв можно обращать вниманіе на это?
— Очень ужь возненавидли меня вс, очень великъ у тебя штатъ. Моя Глафира сказывала мн, что вс эти твои фаворитки, пвицы, танцовщицы, прихлебатели, управители возстали на меня, видя пришлую хозяйку, опасаясь меня. Я, конечно, не боюсь ихъ съ тобою, но мн больно, что я внесла такую смуту въ твой домъ. Ты меня увези скорй куда нибудь.
— Милая, я увезу тебя очень скоро, мы за границу подемъ, а объ этихъ пустякахъ ты пожалуйста не думай. Я зажму всмъ рты и уйму ихъ сразу. Теб надо заявить здсь себя хозяйкой, барыней, владтельницей всего, а потому покажи имъ себя какъ слдуетъ. Я къ теб приставлю горничными именно тхъ, которыя были тутъ «барскими барынями», и он увидятъ, кто ты для меня, ну, отъ тебя будетъ зависить поставить ихъ какъ слдуетъ. У тебя маленькія туфельки, маленькія нжныя ручки, но и этими туфельками ты можешь внушить своему штату, что ты тутъ все. Пожалуйста не церемонься, не нжничай и все пойдетъ превосходно. Он у меня избаловались безъ хозяйки, пожалуйста прибери ихъ къ рукамъ, а свою Глафиру сдлай главною фрейлиной и домоправительницей; она умная у тебя и преданная. Но будетъ объ этомъ, будетъ! Я хочу ласкать тебя, любить, говорить теб о своей любви. Сядемъ къ камину, возьмемъ вина, фруктовъ, ты позволишь мн курить, и мы почувствуемъ себя какъ въ раю. Блаженство мое, радость моя!
Скосыровъ обнялъ Катерину Андреевну.
XII
Цлая буря поднялась на хутор и въ деревеньк Луки Осиповича Коровайцева, когда узналась страшная истина.
Опрокинутый тройкой Скворчика и чуть не раздавленный бшено скачущими конями другой тройки, Лука Осиповичъ вскочилъ на ноги и выстрлилъ въ догонку бглецовъ, считая себя страшно обиженнымъ. Парень его, Яшка, служившій и кучеромъ, и лакеемъ, и дозжачимъ, поднялся изъ подъ саней съ окровавленнымъ во время паденія лицомъ и энергично выругался, не стсняясь присутствіемъ барина.
— Ишь, проклятые разбойники, озарники, чуть не убили, анаsемы! — говорилъ онъ подымая упавшую лошадь. — И супонь лопнула, и гужи оборвались!
— Кто это такіе? — спросилъ Лука Осиповичъ, помогая Яшк. — Я закутавшись сидлъ, не видалъ.
— Не знамо кто, сударь, а только не изъ сусдей, лошади незнакомыя, да и кучеромъ какой то усатый лшій сидлъ, нтъ тутъ такихъ. Смотри, что недобрые люди какіе нибудь. На передней то тройк мужчина сидлъ и женщина, а промежъ нихъ не то еще человкъ, не то узелъ какой то. Гляди, что грабители.