Куплю твою любовь
Шрифт:
Его взгляд мгновенно устремляется туда.
— Твои сиськи, — роняет глухо.
— Что-что?
— Сиськи напоказ! — гневно рыкает Глеб и тянется ко мне.
— Это такое платье! — возмущаюсь я, кутаясь в шубку. — Не для тебя старалась!
— А для кого? Трахаешься с кем-то? — приближается резко, тянется алчными пальцами, цепляя за шею. — С кем?
— Ты наградил меня двумя младенцами. Даже на шестом месяце я уже выгляжу как корова на льду. Думаешь, на это кто-нибудь хочет залезть?! — хлопаю ладошкой себя по животу.
—
— Кто бы тебе позволил?! — пытаюсь оттолкнуть его ладонью.
Он только крепче прижимается, и я не выдерживаю, со всей силы отвесив ему звонкую пощечину.
— Если ты после того, как пропал почти на полгода, появился только затем, чтобы спросить, трахалась ли я с кем-то… То проваливай! Оставь меня в покое! Уходи туда, где ты был все это время.
— Уйти?
— Уходи! — кричу, выпустив весь воздух из легких.
— Я не могу.
— Я тебя больше не хочу!
— Дело не в тебе, Анна-Мария! — повышает голос. — Дело во мне! Я, блять, не могу просто встать и пойти. У меня проблема с опорно-двигательным аппаратом.
— С чем, с чем у тебя проблемы? С пониманием, в каком направлении уйти? — злюсь. — Позволь тебе подсказать. Проваливай в ад!
— Я уже там, Проблемная, — вздыхает тяжко, смотря мне прямо в глаза. — Уже там.
В его взгляде мелькает что-то безумно тоскливое и глубокое, как у зверей, которые собираются уйти, чтобы сдохнуть.
Я внезапно вспоминаю наш разговор, когда Бекетов признался, что хотел застрелиться, и по коже поползли мурашки.
— Если ты в аду, то, должно быть, тебе, как заядлому грешнику, там очень комфортно! — пытаюсь обратить все в шутку.
— Ха-ха.
— Если ты пришел, чтобы обменяться несмешными колкостями, прошу, оставь меня.
— Я не пришел. Скорее, приполз!
Бекетов крепко обхватывает пальцами мои локти и произносит, приблизив свое лицо к моему на максимум.
— У меня серьезные проблемы. Я почти не могу ходить. Плохо держусь на ногах.
Он говорит это едва шевеля обескровленными губами, и с лица схлынули остатки краски. Стал белым, как полотно, и вздрогнул всем телом, словно переступил через себя.
Меня оглушило этим признанием. Я глупо хлопаю ресницами.
Не в силах поверить.
— Ты шутишь? — шепчу.
— Хотел бы, — отстраняется с усилием.
— То есть… твои ноги… Они…
Опустив взгляд, я пялюсь на спортивные бедра, обтянутые дорогими брюками. Ох, я люблю его длинные ноги, узкие бедра и накачанный крепкий зад, в который так приятно вонзаться ногтями!
Неужели он… Быстро сняв брошку с шубки, наношу точечный укол острием в бедро.
Бекетов вздрагивает. Скорее от неожиданности, чем от боли.
— Ты чего, дурная? — трет ладонью место укола.
— Значит, чувствуешь!
— Конечно, чувствую. Я не парализован,
— Объясни! Как следует! Не надо кидать мне косточку и полунамеки. Я хочу знать всю правду! Всю! Про прошлое тоже хочу знать! Адвокат мне рассказал и…
— Сука болтливая. Я зашью ему рот. В прямом смысле зашью… — мрачно угрожает Глеб.
— Ах вот и не зашьешь! Ты и пальцем его не тронешь, не станешь подсылать к нему других наемников. Я не хочу лишаться своего финансового консультанта из-за того, что ты не хочешь быть откровенным. Это твоя вина, нельзя перекладывать ответственность на других.
— Как ты его защищаешь… — прищуривается Глеб. — Он к тебе свои яйца не подкатывал, случайно?
— Ты меняешь тему! Говори! — требую, вцепившись в полы его пальто. — Говори немедленно, истукан!
Не выдержав напряжения, разревелась, и превозмогая желание, упасть в объятия мужчины, отодвинулась от Глеба, отвернувшись к окну.
— Все будет хорошо, Анна-Мария. Иди, я тебя обниму.
— Не пойду! Сам иди! — отвечаю со слезами.
— Как раз с этим у меня сложности.
— А мне плевать! Плевать! Не можешь идти? Ползи! Не можешь ползти? Скажи хотя бы, как есть! Не надо держать меня за глупышку! За идиотку, недостойную знать, что происходит! Я сильнее и лучше, чем ты обо мне думаешь! Лучше… Все в это могут поверить. Все, кроме тебя! Но и ты скоро поймешь, как ошибался!
— Мари, у меня были сложности.
— Если ты пришел, чтобы поплакаться, то ты не к той пришел. Я не буду делать тебе скидку на временные ограничения! — гневно сверкаю глазами. — Или ты не мог говорить? Не мог двигать руками?
— Мог.
— Мог! — повторяю. — Мог говорить, но ничего не сказал. То есть ты просто не хотел со мной говорить. Вот и вся правда. Я жила в неведении и мучилась неизвестностью, а ты…
— Я не хотел привести к тебе людей отца…
— Врешь! — обрываю безжалостно. — Дело не в этом. Адвокату же ты позвонил! Значит, ты нашел способ связаться с ним, не привлекая внимания. Ты нашел способ подослать ко мне Варю! — начинаю задыхаться. — Ты разъезжаешь в компании с другом. Не лги мне, что ты просто опасаешься… Это не так. Ты врешь мне сейчас. Нагло врешь. И если тебе не хватает смелости сказать, в чем истинная причина, то проваливай. Скажи своему человеку, пусть остановит лимузин, и вернет мне всех людей, нанятых Адвокатом.
— Профаны! Их сняли за пять минут!
— Не твое дело. Уходи! — игнорирую протянутые руки Глеба.
Однако он властно разворачивает меня к себе лицом.
— Достала! — повышает голос. — Я просто не хотел быть обузой! Не хотел выглядеть слабаком. Я не вправе вешать свои тяготы на тебя, когда ты и без того беременна двойней!
После этого признания в салоне лимузина повисла тишина, от которой начинает звенеть в ушах. Мы оба напряжены, как струны, готовые лопнуть в любой момент.