Куплю твою любовь
Шрифт:
Дитмар пытается стянуть с себя пиджак. Морщусь.
— Прекрати, ты под этим пиджаком голый.
Рубашка Дитмара тоже осталось в том офисе.
— Боишься ослепнуть от красоты моего торса? — хвастается с кривой усмешкой.
Но через секунду его лицо принимает серьезное выражение.
— Я могу попросить тебя об одолжении? Сейчас начнется, — бросает осторожный взгляд в сторону, откуда раздает приказы Адвокат.
Перехватив мой взгляд, Адвокат останавливает речь другого мужчины и решительным шагом направляется
— И что ты хочешь от меня?
— Скажи, что мы на твоей стороне, — просит Дитмар.
— Разве это так?
— Мы пожали руки и зарыли топор войны! — просто говорит он.
— Вот так просто?! Мир, дружба, жвачка? Но как же козни твоего брата?
— Я не знал, что Эд задумал, а он просто отчаялся выиграть и пошел на поводу у честолюбия. Старик Бекетов раскинул сети, как паук. Мы в них барахтались и всюду облом. Ты даже не представляешь, каково это, получить все и профукать за несколько месяцев… Эд перешел границы, боролся, как мог. Он был не прав, его временами заносит, но больше подобного не повторится. Даю слово.
— Да неужели? — оборачиваюсь на Эдварда. — Он не выглядит раскаявшимся.
Эд стиснул губы и смотрит перед собой. Готова поспорить, пытается придумать, как выпутаться, но вид у него обреченный.
— С виду и не скажешь. Но поверь, он раскаивается. Я это знаю.
— Почему за него просишь ты?
— Допустим, потому что Эд — мозг, а я сердце и душа нашей компании, — улыбается Дитмар, вкладывая в свою улыбку все свое чертово обаяние.
— Дит, я не врала. Мне правда жаль, что все зашло так далеко, но я не уверена, что…
— Я за него ручаюсь.
— Да я не о том. Я не уверена, что смогу повлиять на решения Бекетова.
— Сможешь! — убеждает меня Дитмар. — Если кому это по силам, то только тебе. Хотя бы пообещай, что не будешь выступать за то, чтобы нас отправили на тот свет.
— Но гарантий я не могу дать, Дитмар.
— Гарантии в нашем случае было бы слишком большой наглостью. Мне хватит простого обещания. Я, в свою очередь, могу гарантировать, что Бекетовы получат обратно свои фамильные ценности. В целости и сохранности.
— Даже не спросишь мнение Эда на этот счет?
— Да плевать я хотел, что он скажет! После таких выкрутасов за моей спиной он лишается права возмущаться и противиться. Если выкарабкаемся, а он будет против, я его свяжу и поколочу. Я сильнее него. Не веришь? Потрогай, — сгибает руку, демонстрируя бицепсы.
— Не буду я тебя трогать! Это чревато последствиями, потому что где-то рядом Глеб.
— И то верно. Я пойду к брату, ему нужна толковая перевязка!
Кивнув, Дитмар подходит к брату и, подхватив его, отводит к машине скорой помощи. За ними по пятам следует охрана, не выпуская из поля видимости
— Что хотел от тебя младший Бергер? — интересуется Адвокат, остановившись рядом со мной.
— Они были заодно со мной, — начинаю говорить.
Адвокат качает головой. Недоверчиво.
— Проверим. Лучше надень пальто, — предлагает верхнюю одежду. — Держи, не то простынешь и мне открутят голову дважды. Сначала Глеб, потом его папаша. Или наоборот. В зависимости от того, кто приковыляет к тебе первым.
— Отец Глеба тоже здесь?
— Да. Кстати, ты зря ты сняла брошь с шубки и бросила в машине, — улыбается как-то совсем невесело.
— Там был маячок? — кутаюсь в пальто.
— Был.
— Отойди от нее и забери свой вонючий шмот! — слышится приказной голос Глеба.
Он спешит ко мне, держась за трость. Ох, черт… Мне точно не поздоровится! За спиной Бекетова болтается чехол. Наверное, от винтовки. Могу поспорить, что в Максима стрелял именно Глеб — расчетливо, холодно, мстя каждым выстрелом за все, что нам пришлось пережить по его вине.
— Спасибо, — успеваю шепнуть. — Я знаю, ты старался, Лев.
— И облажался.
— Бывает. Ты все верно сказал, я слишком зеленая, чтобы лезть в пекло.
— Поговорим позднее. Верни мне пальто. Иначе Глеб его от ревности на клочки порвет, а это, между прочим, шерсть альпаки…
— Всю кашу заварил Максим. Бергеры старались как могли и помогали мне, — еще раз говорю напоследок и торопливо снимаю пальто, возвращаю Адвокату.
Потому что ко мне подобрался Глеб и алчно обнял одной рукой, пытаясь и удержать, и набросить на плечи свое пальто.
Я придерживаю ускользающую ткань своими руками и утыкаюсь Бекетову в грудь, разревевшись.
— Прости. Я виновата. Больше так не буду…
— Ох, блять. Проблема! — рычит, впившись пальцами. — Я тебя выпорю. Накажу. Возле себя закрою. Еще лучше прикую намертво, — стискивает еще крепче. — Не отпущу.
— Не отпускай! Мне было так страшно! — реву. — Я хочу быть с тобой. Только с тобой!
— Значит, так и будет, — целует глубоко-глубоко, страстно.
Кругом толпятся люди. Но Глеб целует меня, как в последний раз. Так открыто — впервые, лаская, похищая кислород, заставляя задыхаться.
— Глеб!
Он отрывается и гладит меня по щеке, снова целует, смотрит в глаза.
— Ты же не собиралась рожать прямо сейчас?
— Нет. Просто изображала, время тянула.
— Хорошая девочка. Сообразительная.
— Я научилась этому от тебя.
— Нет. Я тебя учил не лезть на рожон. Хитрить — это у тебя в крови и от воспитания Устинова. Он хорошо постарался… — оставляет еще один короткий поцелуй. — Теперь пошли… Отец ждет на разбор полетов. Он поднял на ноги всех.
— Ты не злишься на меня? — уточняю осторожно. — Не станешь наказывать?