Куприн: Возмутитель спокойствия
Шрифт:
Всполошились друзья и коллеги Александры Аркадьевны Давыдовой. Писательница Варвара Николаевна Цеховская просила подругу Давыдовой, поэтессу Ватсон, передать той, что, «живя на юге России, слышала страшные вещи о выходках, которые позволял себе Куприн в пьяном состоянии. <...> Ватсон выполнила ее просьбу, на что Давыдова якобы ответила: “Все русские писатели — пьяницы!”» [79] .
Мария Карловна вспоминала, как ее пришел отговаривать Ангел Иванович Богданович. Он тоже намекал, что недурно бы навести справки в Киеве о том, что за человек ее жених. А потом начал бить на самолюбие: утверждал, что Куприн — талантливый беллетрист, но и только. Он никогда не прославится, никогда не подымется выше среднего уровня, никогда не напишет большой вещи, о которой заговорит вся Россия. Стоит ли растрачивать свою молодость, красоту и ум на посредственного литератора?
79
Фидлер
Знал бы об этом Александр Иванович! В глаза-то ему, будущему зятю Давыдовой, никто не смел ничего говорить. 30 декабря 1901 года (за день до того, как он подарил Мусе обручальное кольцо) он познакомился в большой писательской компании с Федором Федоровичем Фидлером. Это был интересный человек: немец, страстно влюбленный в русскую литературу и собиравший дома «литературный музей». Туда попадали и книги, и автографы (он всегда носил с собой специальные альбомы), и личные вещи писателей, даже окурки. Так вот Фидлер, искушенный в литературном общении, после знакомства с Куприным удивленно записал в дневнике: «Молодой Куприн держался столь естественно, будто всю жизнь провел исключительно среди именитых писателей — ему, новичку, следовало бы проявлять больше робости» [80] . И чуть позже, под впечатлением от обеда в ресторане: «Присутствовали также: Мордовцев, Мамин и Куприн. С последним (безымянный новичок) все обращались как с равным: без оттенка снисходительности и опеки» [81] .
80
Там же. С. 325.
81
Там же.
Свадьба приготовлялась хоть и спешно, но с вывертом. Венчать молодых должен был Григорий Петров, скандально известный в то время проповедник. На его проповеди в церкви Святого Благоверного и Великого князя Александра Невского при Михайловском артиллерийском училище ходили толпами. К нему-то и отправили Куприна договариваться.
Оказалось, что в числе документов, необходимых для совершения обряда, должно быть свидетельство о говении. Времени на это не было, и, по словам Марии Карловны, они просто купили документ, презрев формальности. Только потом она узнала, что Куприна это больно ранило: он с трепетом относился к грядущему событию.
Венчались 3 февраля 1902 года. Мария Карловна вспоминала, что было разослано очень много приглашений, а народу явилось еще больше. Главным образом, чтобы услышать что-нибудь этакое от Петрова, но тот всех разочаровал, ничего этакого не произнес. На банкете многие перепились. «3 февраля была свадьба моя с Мусей, — писал Куприн «мамаше», Людмиле Ивановне Елпатьевской. — Ангел (Богданович. — В. М.) напился до потери человеческого образа» [82] . То есть Елпатьевская не присутствовала. Не были приглашены ни родные жениха, ни его друзья и коллеги. Последние узнали о свадьбе по слухам. В конце февраля Телешов писал Бунину:
82
Цит. по: Комментарии (Сост. Л. И. Давыдова) // Куприна-Иорданская М. К. Годы молодости. М.: Художественная литература, 1966.
«Говорят, Куприн женился на Мусе и теперь “Мир Божий” — его, и Ангел — его секретарь.
Правда ли?» [83]
Бунин отвечал: «Куприн действительно женился на Мусе Давыдовой. Знаю из верного источника» [84] . То есть и он, общий друг «молодых», на их венчании не присутствовал.
Из писателей был только Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк, близкий человек в семье Давыдовых. С недавних пор он был женат на бывшей бонне Муси — Ольге Францевне Гувале, которая любила свою воспитанницу, а потому печалилась: «Обвенчали мы Мусю на скорую руку, так что все было грустно и тоскливо. Александра Аркадьевна, предчувствуя, что ей все делается хуже и хуже, просила, чтобы Муся скорее венчалась» [85] .
83
Бунин И. А. Письма 1885–1904 годов // http://az.lib.ru/b/bunin_i_a/text_1904_letters.shtml.
84
Там же.
85
Неопубликованные письма Д. Н. Мамина-Сибиряка // Литературный квартал [Екатеринбург]. 2010. № 7, 8 (20–21). С. 108.
Не думаем, чтобы и Куприну
И снова вопросы, ответы на которые напрашиваются сами собой. За чей счет игралась свадьба? На что Александр Иванович собирался содержать свою светскую жену? Достаточно сказать, что первую брачную ночь, по ее словам, они провели в какой-то съемной комнате, за нехитрой трапезой, и муж развлекал ее частушками:
Нет ни сахару, ни ча-аю, Нет ни пива, ни вина, Вот теперь я понимаю, Что я прапора жена...А потом было так: днем Муся жила дома (этого требовала мать, которая была уже при смерти), а на ночь уходила к мужу. Представляем себе, каких мучений самолюбия стоило ему все это. Но приходилось «старацця», особенно во время бесконечных обедов и ужинов, которые давались в их честь родственниками Давыдовых. Наверное, каждый такой визит был для Куприна испытанием: нужно было следить за манерами, поддерживать светскую беседу, блистать остроумием. Вроде удавалось. Так, в первых числах марта они навещали Мамина-Сибиряка с Гувале, и та написала родным: «Вчера вечером была у нас Муся с мужем, последний нам начинает все больше и больше нравиться» [86] . Для сравнения — через три года Мамин напишет матери о Мусе Куприной: «Бедняжка очень несчастна со своим мужем, с которым никак не может разойтись. Пьяница и т. д.» [87] .
86
Там же.
87
Мамин-Сибиряк Д. Н. Собрание сочинений: В 10 т. М.: Правда, 1958. Т. 10.
Уж Мамин мог бы не развешивать ярлыков! И сам не был ангелом, и сам привел Куприна в трактир Давыдова (в просторечии «Давыдка» или «Капернаум») на Владимирском проспекте. Это дешевое пристанище «третьей власти», репортеров, пленило Александра Ивановича на долгие годы и обрело бессмертие в его рассказе «Штабс-капитан Рыбников» (1906):
«Как и всегда, братья-писатели сидели вокруг длинного стола и, торопливо макая перья в одну чернильницу, быстро строчили на длинных полосах бумаги. В то же время они успевали, не прекращая этого занятия, поглощать расстегаи и жареную колбасу с картофельным пюре, пить водку и пиво, курить и обмениваться свежими городскими новостями и редакционными сплетнями, не подлежащими тиснению. Кто-то спал камнем на диване, подстелив под голову носовой платок. Воздух в кабинете был синий, густой и слоистый от табачного дыма».
Сюда-то и сбегал наш герой от светских раутов. Здесь была привычная для него по Киеву и Одессе атмосфера, и здесь он начал обрастать той свитой забулдыг, какой неизбежно обрастают пьющие люди. В «Капернауме» начался теперь уже петербургский миф биографии писателя, который утверждает, что стал этот кабак его штаб-квартирой, что даже письма ему сюда адресовали, что платил Александр Иванович репортеришкам за каждого приведенного ими забавного человека.
Но это позже, а пока рушилась последняя преграда на карьерном пути Куприна. 24 февраля 1902 года, через три недели после свадьбы, скончалась Александра Аркадьевна Давыдова. По ее завещанию издательство и «Мир Божий» перешли к Мусе, совладельцами назначались Кока Давыдов и Ангел Богданович. Куприн возглавил отдел беллетристики, покинув одноименный отдел в миролюбовском «Журнале для всех». Всё, можно было больше не «старацця». Возможно, так он думал, недопонимая, какая ответственность легла на его плечи, и не представляя, что отныне ради успеха семейного дела его будут буквально заставлять писать. А ведь за ним следили с пристрастием. «Умерла... Давыдова, и Мир Б<ожий> перешел к мужу ее дочери, — сообщала Зинаида Гиппиус своему корреспонденту. — Говорят, пошатнется Мир» [88] .
88
Письмо 3. Н. Гиппиус к П. П. Перцову от 28 февраля 1902 года. Цит. по: Письма 3. Н. Гиппиус к П. П. Перцову (Вступ. заметка, подг. текста и прим. М. М. Павловой) // Русская литература [Ленинград]. 1991. № 4. С. 132.
Об этом говорили не только из-за Куприна. Вскоре после Александры Аркадьевны скончался официальный редактор журнала. Мария Карловна с Богдановичем стояли перед выбором, кого пригласить на его место. Так в один прекрасный день Куприн увидел перед собой Федора Дмитриевича Батюшкова, «породистого» столичного профессора, читавшего курс истории всеобщей литературы в Петербургском университете и на Высших женских (Бестужевских) курсах. Это был обаятельнейший человек средних лет, блондин с окладистой бородой, глаза которого всегда улыбались. Он носил слишком известную фамилию — был внучатым племянником поэта Константина Николаевича Батюшкова. Никакой симпатии поначалу между ним и Куприным не возникло, скорее наоборот. Только через несколько лет Федор Дмитриевич станет самым близким и преданным другом Александра Ивановича.