Куприн: Возмутитель спокойствия
Шрифт:
Обновленная редакция «Мира Божьего» переехала на новое место: вместе с ней молодые Куприны поселились в роскошной квартире на Разъезжей, 7. И вот в Киев, Одессу, которые помнили Александра Ивановича еще Сашкой, стали доходить фантастические слухи: «Куприн живет в Петербурге, женился, он в первых рядах молодых талантливых беллетристов, пользуется всеобщим признанием, тонкий “Журнал для всех” он оставил, сейчас он редактор-издатель толстого журнала “Мир Божий”. Теперь у него денег куры не клюют. У него квартира из десяти комнат, собственная дача в Крыму. Он барин. Своим новым положением Куприн очень доволен. Всем киевлянам, очутившимся в Питере в затруднительном положении, он выдает по 25 рублей» [89] .
89
Киселев
Эти слухи запомнились Борису Киселеву, сыну киевского друга Куприна. Запомнились и рассказы отца о том, как он навестил Александра Ивановича в той самой барской квартире. Куприн сам был ошарашен переменами в своей жизни, шутил, что Киселев должен явиться к ним на обед только во фраке, и повторял: «Миша, Миша, куда мы с тобой попали!», хотя Миша так до конца своих недолгих лет никуда и не попал.
Приезжали в Питер и другие приятели из прошлого. Один из них шокировал Марию Карловну, ввалившись в гостиную в пальто и мокрых галошах, а на ее вопрос: «Что вам угодно?» — рявкнул: «Да мне не вас, а Сашку, где он, черт его побери, здесь у вас?» [90]
90
Там же. С. 145.
Наверное, не меньшим открытием стали для Марии Карловны родные ее мужа. Вдовий дом, где до сих пор жила Любовь Алексеевна, и съемные квартиры, где обитали семьи Натов и Можаровых, были совсем из другой жизни, нежели гостиные ее родственников.
Покончив со срочными делами и переездом, Куприн повез жену в Москву знакомить с матерью. Нечего и говорить, что Вдовий дом рассматривал Марию Карловну во все глаза и потом судачил, что дамочка-то питерская, модная, свекровь по имени-отчеству называла, а вот «мамашей» так назвать и не смогла. Однако Любовь Алексеевна была счастлива! Она искренне полюбила Марию Карловну и до конца своих дней признавала только ее (вторую жену Куприна она не примет).
Бог весть, понравилась ли невестка сестрам мужа Соне и Зине, которые жили тогда в Подмосковье: первая в Троице-Сергиевом Посаде, вторая в Коломне. Мария Карловна вспоминала лишь о том, что ей удалось познакомиться со знаменитым Стасей.
Надо полагать, из-за траура молодожены отказались от медового месяца за границей. Куприн и не хотел туда; ему не терпелось побывать в Ялте. Сразу после свадьбы он писал Чехову: «Застану ли я Вас в Ялте, если приеду туда в марте или в начале апреля? Мне бы Вас очень, очень хотелось видеть и познакомить с Вами мою жену» [91] . Неизвестно, ответил ли Антон Павлович. В то время серьезно болела Ольга Леонардовна, он переживал, уезжал к ней и в Ялте подолгу отсутствовал. Тем не менее Куприны все-таки поехали в Крым. Чехова не застали, но кого-то да застали, тех же Елпатьевских. И впервые в жизни наш герой мог сказать им: «Раз Антона Павловича нет, мы с женой поедем пока на нашу дачу». Ему не терпелось увидеть дачу Давыдовых в Мисхоре (татарском поселке неподалеку от Ялты), которая по завещанию Александры Аркадьевны перешла Коке.
91
Цит. по: Литературное наследство. Т. 68. «Чехов». М.: Изд-во АН СССР, 1960. С. 384.
Странное дело: до сих пор никто из крымских краеведов не интересовался этой дачей. Казалось бы, все адреса Куприна давно установлены, однако дача Давыдовых, где он встретил бродячих артистов, описанных в «Белом пуделе», и где написал первые шесть глав «Поединка», оставалась фантомом. Мы впервые устанавливаем ее адрес, руководствуясь очень четкими указаниями в мемуарах Марии Карловны.
Теперь это территория элитного санатория «Морской прибой» в Мисхоре, а в начале XX века это был поселок Новый Мисхор, принадлежавший (при Куприных) графу Павлу Петровичу Шувалову. Местность, достаточно пустынная, благоустраивалась членами царской фамилии и богатейшими семьями России, строившими здесь дачи. Соседями четы Куприных оказались князья Юсуповы и великий князь Петр Николаевич Романов, владелец прекрасного дворца в арабском стиле «Дюльбер». А за благами цивилизации нужно было ходить в соседнюю Алупку, через роскошный парк имения графа Михаила Семеновича Воронцова.
Сегодня трудно установить, сохранилась ли сама дача Давыдовых. Один из ее фасадов запечатлела семейная фотография: Куприн держит Марию Карловну на плече. За ними добротный дом с открытой верандой и деревянными резными, «татарскими» балконами. Наверное, обходя дачу, Александр Иванович не верил глазам своим: и от самого дома, и от видов кружилась голова. Окна
Но полного одиночества не было, да Куприн его и не любил. С ними приехал Кока, и они хохотали, сочиняя непристойные эпиграммы на соседей. А потом пришла телеграмма от его мамы, что она едет к ним, и Куприн сорвался в Ялту ее встречать. Любовь Алексеевна, впервые оказавшаяся в крымском южнобережном раю, не могла удержать слез. Из какой беспросветной бедности вырвался ее Саша! Разве не об этом она мечтала! Разве не ради этого принесла себя в жертву! Теперь она стала для сына и невестки одной матерью на двоих. А вскоре собиралась стать и бабушкой — Мария Карловна была беременна.
Бывая в Ялте, Куприн все никак не мог застать Чехова, общался с Елпатьевскими и знал из первых уст то, о чем говорила тогда вся читающая Россия. В Гаспре с прошлого года жил Лев Толстой и беспрестанно хворал. Сначала перенес воспаление легких, едва не умер, а весь апрель 1902 года (когда приехали Куприны) болел брюшным тифом. Елпатьевский ездил его консультировать и, вероятно, рассказывал Куприну то, что рассказывал многим: «...ездил через день из Ялты в Гаспру и дежурил у его (Толстого. — В. М.) постели с восьми вечера до восьми утра: впрыскивал ему камфару, давал дигиталис и шампанское. Благодаря этому Толстой выжил. <...> Для современной литературы он точно “идолище поганое”: хотел бы поглотить всех, кто пытается, хотя бы мимоходом, бросить тень на его славу; признает только мертвых. <...> О Горьком Толстой отзывается так, что его слова, ввиду их сугубо откровенно характера, даже и передать нельзя» [92] .
92
Фидлер Ф. Ф. Из мира литераторов: Характеры и суждения. М.: Новое литературное обозрение, 2008. С. 353.
Куприн узнал, что Горького водил к Толстому Чехов, а Елпатьевский организовал встречу со Львом Николаевичем для Короленко. Александр Иванович наверняка просил при случае представить и его.
Существует два очерка Куприна о том, как он познакомился с Толстым. Первый — «О том, как я видел Толстого на пароходе “Св. Николай”» (1908); второй — «В гостях у Толстого» (1928). Между ними пролегло 20 лет, и некоторые детали не совпадают. В первом Куприн рассказывал, как однажды к нему приехал Елпатьевский и сказал, что завтра утром Толстой будет в ялтинском порту — он уезжает из Крыма; есть возможность подойти познакомиться. Во втором уточнял: «Должен оговориться: представили ему (Толстому. — В. М.) меня не по моей просьбе, а по его желанию». В первом утверждал, что встреча состоялась весной 1905 года, во втором — летом 1904-го. У Куприна была плохая память на даты: Толстой выехал из Ялты 25 июня 1902 года и больше никогда там не бывал.
Судя по всему, это было минутное общение; слишком многие хотели проводить Толстого из Ялты. Но оно точно было, потому что сам Лев Николаевич вспоминал о Куприне: «Познакомили меня на пароходе. Мускулистый, приятный... силач» [93] . Куприна же поразило несходство Толстого с его портретами. Он ожидал увидеть «громадного маститого старца, вроде микельанджеловского Моисея», а увидел «очень старого и больного человека», похожего «на старого еврея, которые так часто встречаются на юго-западе России» («О том, как я видел Толстого на пароходе “Св. Николай”»). Еще минута — и Куприну стало нечем дышать от осознания, что его жизнь на какой-то миг пересеклась с жизнью гения, что одним этим воспоминанием он должен быть счастлив до конца своих дней...
93
1905–1906 годы в Ясной Поляне (Из записок Д. П. Маковицкого) // Голос минувшего [Москва]. 1923. № 3.