Курьер. Книга 1
Шрифт:
— Что вы себе позволяете, Экземпляр?! — возопил он гневно, пытаясь уползти.
Не говоря ни слова я пятернёй сгрёб его за шиворот и от души дал по зубам — люблю воспитывать великовозрастных старых ослов. Старик харкнул кровью и в жестокой ухмылке показал дырку от выбитого зуба.
— Ничего у тебя не выйдет, парень! — прошипел он, сплёвывая кровь. — Поздно уже…
От моего удара его голова дёрнулась вправо, я выпрямил её за подбородок и, душевно улыбнувшись, спросил:
— Что значит "поздно"?
— Всё! — он плюнул кровью мне в лицо. — Всё поздно!
Он расхохотался жутким хохотом, от которого у меня кровь застыла в жилах, я занёс руку
— Не смей, Преображенский! — злой окрик стегнул меня по ушам, и в тот же миг обрушилась тьма.
Я моментально отпустил старика, оттолкнув его от себя, и развёл руки в стороны, пытаясь сориентироваться. Тьма меня не пугала, настораживало другое: голос был до боли похож на голос Капитошкина, хотя и был лишён всех его привычных интонаций. Я встал на ноги, поводил руками из стороны в сторону, каким-то шестым чувством я почуял чьи-то быстрые практически неслышные шаги, и тут вдруг у меня над ухом лопнула "зуда" — мини-граната, оглушающая резким высокочастотным ультразвуковым импульсом. В мозгу у меня вспыхнул красочный букет из фейерверков, колени подломились, и я рухнул на спину, провожая сознание, уходящее в небытие…
Очнулся я уже в кабинете у Капитошкина.
— Преображенский, как ты мог?! — рычал он на меня, перегнувшись через крышку стола, пока я приходил в себя: "зуда" не зря получила своё название, вырубает она, конечно, абсолютно бесшумно, но вот постэффекты от этого совсем неприятные — голова изнутри чешется так, что хоть палец в нос засовывай и изнутри почёсывай. — Как ты мог поднять руку на клиента?! Тем более на такого уважаемого…
— Зизольдий Гурабанович…
— Молчать, Преображенский! — зарычал он.
— Не стану! — гаркнул я, выпрямляясь в кресле. — Хватит! Сил моих больше нет терпеть всё это!!
Капитошкин мгновенно заткнулся и удивлённо посмотрел на меня.
— Арена, клетка, воздействие переменного болевого пси-поля, — перечислял я, загибая пальцы, — смертельные бои, потому что другие там, похоже, не предусмотрены, ревитализа?торов я там не обнаружил, замки с псиграммными матрицами, охрана в бронекостюмах из пластистали и с современным оружием на виду у людей из другой временной эпохи, робот, который меня чуть не задушил, и, наконец, циклотан! На сколько лет по-вашему это потянет, Зизольдий Гурабанович?! — рявкнул я, вставая из кресла и нависая над столом.
— Те самые люди в чёрных костюмах, которые спокойно себя вели, когда ваш клиент разгуливал между ними, которые не шевелятся, не сопят и не чихают, которых почему-то много и которые все как на одно лицо! Кто они?! Кто вообще такой ваш старый клиент?! — продолжал я выплёскивать наболевшее. — Почему меня, курьера, разносчика информации, заставляет драться не на жизнь, а на смерть какой-то вшивый психопат на какой-то дурацкой арене?! Почему я должен убивать людей десятками, чтобы только добраться до него?! Почему они используют запрещённое вакуумное оружие?! Почему вообще всё это происходит?! И, наконец, объясните мне, пожалуйста, откуда там взялись эти самые "чёрные", когда вы сами мне лично говорили, что линия связи ЗА-ЩИ-ЩЕ-НА от взлома!
Я выдохся и рухнул в кресло, рукой утирая вспотевший лоб и пытаясь унять дрожь пальцев — ещё один побочный эффект "зуды". Капитошкин покряхтел, поплямкал губами, уставился на меня жутко серьёзным взглядом, вытянул руки, положив их на стол, и сцепил пальцы в замок.
— Десять тысяч кредитов и мы считаем, что ничего не было, — произнёс он,
— Что?! — я не поверил своим ушам.
— Десять тысяч кредитов, Андрей, — повторил он тише и поджал губы. — Тебе вовсе не обязательно помнить, что произошло. Скажу так: у нашего клиента не совсем легальный бизнес, это можно простить, в конце концов все мы люди и все хотим кушать, и из-за возникающих связанных с этим бизнесом перипетий у него иногда, к сожалению, случаются странности…
— Странности?! — вспыхнул я. — То есть устраивать бои на арене — это странность?! Глушить человека болевым пси-излученим — это тоже странность?!
— Пятнадцать тысяч, — произнёс он, испытующе посмотрев мне в глаза. — Пятнадцать тысяч и отпуск на две недели за счёт фирмы… Его бизнес связан с подготовкой наёмников экстра-класса. Более тебе ничего знать не нужно. Откуда там взялись эти самые "чёрные", я не знаю. Однако буду выяснять. Повторяю своё предложение: пятнадцать тысяч…
— Вам так нужно, чтобы я всё забыл, — горько усмехнулся я. — Всё ведь и так ясно как божий день: вы состоите в доле, обеспечивая его информацией по самой выгодной цене, обеспечивая его расходным материалом для проведения каких-то загадочных испытаний, живым материалом! А арена — это то место, где как раз и проводятся испытания… И раз уж вы предлагаете столь немалую сумму, значит доля ваша в этом деле совсем не мала, боюсь даже представить, какой у неё курс в пересчёте на человеческие жизни.
Я помолчал и решительно встал из кресла.
— Да подавитесь вы своими деньгами… Ни одни деньги на свете не стоят десятка загубленных глупых голов. Ко мне они потом буду приходить, Зизольдий Гурабанович. Не к вам…
Я подошёл к двери его кабинета и обернулся.
— Прошу исключить меня из списка курьеров, которые имеют допуск к выполнению особых поручений. Основание сему — тяжёлая психическая травма, медзаключение я составлю, — я говорил сухо и спокойно, — заявление будет чуть-чуть попозже.
— Андрей, я предлагаю тридцать тысяч кредитов, — произнёс он, напрягшись всем телом. — Сядь и всё обговорим. Последний раз предлагаю — тридцать тысяч…
— Я уже всё сказал, Зизольдий Гурабанович. Простите, но для меня есть вещи, которые стоят выше материальных ценностей. Я не сопливый романтик и всегда готов взять деньги, в каком бы виде они не преподносились, но лишь в тех случаях, когда они не куплены кровью немалого количества людей.
— Это были наёмники, Преображенский! — он стукнул кулаком по столу. — Не строй из себя великого гуманиста всех времён и народов, это их работа — продавать свои жизни за деньги. Сядь, я сказал, поговорим.
— Простите, Зизольдий Гурабанович, — я покачал головой, — но сейчас мне некогда. Тем более вряд ли наш разговор прояснит ситуацию с "чёрными". Именно это сейчас меня волнует больше всего.
Я помолчал, собираясь с мыслями.
— Считайте, что я уже всё забыл, что не было ничего. Но впредь прошу вас освободить меня от выполнения таких поручений. Всего доброго, Зизольдий Гурабанович.
Я вышел из кабинета, притворив за собой дверь, постоял немного и направился по коридорам в медблок — следовало провести комплексный осмотр, залечить рану в плече, заживить порезы, добить, наконец, эту чёртову бронхиальную астму и привести в порядок нервы парой рюмок коньяку. Тем более надо было переодеться: рубашка, заляпанная кровью, изодранная, изорванная и изгвазданная, и штаны, порванные в самом неудобном месте, — в таком виде меня даже в приличную тюрьму не посадят, не то что в общественный транспорт.