Курган. Дилогия
Шрифт:
Белана надрывно вопила: – Кто там? Ну, кто же, подружки?! Ответьте!..
– Не-е зна-аю, – понизив голос чуть ли не до шёпота, протянула Ярина. Ей передался испуг подруги, хотя русалка гордилась своей отвагой. Наверно неожиданный вопль Беланы так подействовал. Она сидела рядом и орала так, что уши в трубочку скручивались.– Там кто-то прячется. Не разобрать… Что это? Кто?! Может скрытный лесной житель, что только по ночам выходит? Да вроде таких больших зверей в лесу нет… Гляньте, он ростом чуть не в полсосны! Не знаю… Давайте-ка потихоньку в озеро уйдем. Мне что-то не по себе. В воду-то он всяко не сунется и с нами не совладает.
И тут третья русалка – Велла – заливисто расхохоталась. Звонко, захватывающе. Белана, удивленная ее неожиданным смехом, мигом прекратила терзать уши подруг и, так же как и Ярина несмело заулыбалась. Если не испугалась старшая, более опытная Велла, возможно все страхи напрасны.
– Вы, что?! Девоньки! – с трудом, захлебываясь смехом, выговорила Велла. – Лешего не признали, что ли? Белана, ты ослепла? Иль морок на тебя нашел? Что крик-то понапрасну поднимать? Это же леший наш! Дубыня! В одной из своих личин! У него их много! Оборотиться – кем захочет, и когда захочет! Хоть бревном станет, хоть кочкой! Да хоть гнилушкой болотной! И всегда при нем глаза и пасть хищная останутся. Он такой!
Над озером разносился звонкий смех. Странно он звучал в той тиши, что как-то пугающе и нежданно наступила ранним вечером.
– Видать он там давно стоит, – отдышавшись, продолжила Велла. – Да наверно всё подойти стесняется. Пытается услышать, о чем мы тут болтаем. Любопытный… Да ничего не выходит – глух, как трухлявый пень!
Почему трухлявый пень глух, русалка вряд ли смогла б объяснить. Но раз леший – значит, с лесом связан; а в лесу деревья живут; а умершие деревья оставляют после себя трухлявые пни. Старость – она глуха…
– Ле-е-еший… – разочарованно протянул Белана. – А я-то думала! Напугал-то как, безобразник! Ну-у…
Что она хотела сказать этим «ну-у», Белана, наверное, и сама не поняла. Возможно, таким образом выразила недовольство собой. Действительно, повела себя неразумно. Развопилась как, как… Ладно – ей можно! Все с ней носятся, опекают и воспитывают, – она пока самая младшая. Потом в голову русалки взбрела очередная шалая мысль.
– А что, девоньки, может, позовем его к себе? Или пусть стоит, где стоял? Видите, как глазищами хлопает?! Если интересно старичку, о чем мы тут толкуем, пусть послушает. Может и нас чем потешит…
– А, в самом деле, Велла! – с восторгом подхватила Ярина, – давай покличем его! Хоть у нас с ним особой дружбы нет – но ведь и не враждуем! Может, и правда, чего-нибудь занятное из этого выйдет?
– А почему б и ни позвать, – охотно согласилась Велла, – думаю, худа от этого никому не будет. Ни нам, ни ему!
Она приложила ладони к губам и звонко, на все озеро, прокричала:
– Эй! Дубыня! Что ты там за сосной прячешься?! Брось таиться, выходи! Мы тебя видим! Ты за сосной стоишь! Плыви к нам быстрее! Мы тебя приглашаем! Гостем дорогим будешь!
Над водой вновь разлетелся заливистый смех.
– Велла! Он же плавать не умеет! Утонет дед! Пожалей его!
– Ну, что же, одним топляком больше будет! – весело отозвалась Велла. – Мало ли их на дне лежит?! В конце концов, добрый человек не утопленника, а бревно себе на радость вытащит, если наткнется случаем. Оно хоть в хозяйстве сгодится. Мореное, добротное… Если не сгниет на дне. Ха-ха…
Черная тень на другом берегу выскользнула из-за сосны, уменьшилась в размерах, стала полупрозрачной. Сквозь нее смутно виднелись кусты и деревья. Потом тень стремительно свернулась в небольшой смерч.
Смерч покрутился около воды, будто выбирая, куда ему прыгнуть. Наконец решился – соскочил в воду и заскользил над озерной гладью. За ним шли легкие волны. Через мгновенье вихрь достиг берега, на котором сидели русалки.
С размаху выскочив на песок, он начал сгущаться и замедлять вращение. Не успели русалки разобрать, что происходит, как вихрь превратился в пучеглазого, длиннобородого старика обряженного в красный засаленный кафтан.
Они переглянулись. М-да… Диковинно разодетый леший выглядел прямо-таки замечательно и помимо воли вызывал улыбку.
Кафтан его был во многих местах небрежно заштопан и украшен множеством косо пришитых, в иных местах налезающих одна на другую заплат. Казалось, их лепили где попало и как придется. Лишь бы держались. Перекинутая через плечо большая холщовая сума наверно была родной сестрицей кафтана – такая же потертая, засаленная и вся латанная-перелатанная. На нечесаной, в колтунах, голове лешего была нахлобучена широкополая, островерхая шапка. Отороченные мехом поля ее уныло висели, и какому зверю раньше принадлежал этот мех, разобрать русалки решительно не могли: слишком уж ветх и вытерт он был. В левой руке старик держал длинную, с причудливо изогнутым концом клюку.
Леший слегка поклонился. Затем, часто перебрав по песку стоптанным лаптями, и отведя руку с клюкой далеко в сторону, ухмыльнулся огромным – до ушей – щербатым ртом.
– Здравствуйте девицы-красавицы! Добренькой вам всем ноченьки, да теплой водицы, милые русалочки! – проскрипел он удивительно высоким, пронзительным голосом. Выпученными глазами леший оглядел каждую русалку с головы до хвоста, оценивая их изящные позы.
Белана изогнувшись, подбоченилась, а Ярина играла сверкающим взглядом, то, потупляя его, то, стреляя в сторону лешего быстрыми зовущими глазами. Ее длинные пушистые ресницы подрагивали.
– Белана! Велла! Ярина! – Сейчас леший поклонился каждой русалке отдельно. – Добренькой вам ночи еще раз, озерные девы!
– И тебе также доброй ночи, Дубыня! – вежливо ответила Велла. – И доброй ночи, и теплого леса!
Ярина и Белана молча улыбались лешему – мерно кивая и показывая всем своим видом и радушие, и невыразимую радость от встречи с лесным хозяином.
– Располагайся, Дубыня! Присаживайся. Побудь с нами. Кое-кто говорит, что в ногах правды нет. Правда и ног у нас нет. Одни рыбьи хвосты. Значит, жди от нас только правду! – хихикнула Белана. При этих словах русалка изящно хлопнула хвостом по песку.