Курган. Дилогия
Шрифт:
– А как же, Русава! И вижу и слышу не как другие! Чай не бездушный пень!..
– А в зверях ты разбираешься, лесной хозяин? Ну, например – кто из них самочка а кто самец? Скажем, глухарь свой окрас и оперение пушистое имеет, а вот курочки его – скромницы. Они серые. Или там, допустим – лось или олень. Вон, какие ветвистые рога у них. Лось, так тот от беров ими отбивается. Боятся его любители меда, уважают. А про волков вообще не говорю – они ж невелики: им и копыта лосиного хватит. А у подружек лося – рожек-то вообще-то нет! Ты про это знаешь?
Леший насупился. Его, знатока, спрашивать о вещах, которые всем давным-давно известны! "Что задумала, егоза? Ведь не просто так вопросы задает. К чему бы это?.."
Потом его осенило, и Дубыня несколько раз хлопнул себя ладонью по лбу. Хлопки сопровождались звонким сухим треском. Будто бер в сухостои ветви сшибал. Леший бросился к лежавшему псу и осторожно поднял поджатый пушистый хвост. Несколько мгновений Дубыня стоял, широко раздвинув и без того немалый рот. Русава, а за ней Велла и Ярина звонко расхохотались. Уж больно глупо и потешно выглядел леший.
– А?.. Как же это так?! Вот это да!.. – бормотал леший. Он никак не мог успокоится. Руки его от волнения тряслись, а губы раздвигались в странной улыбке. – Ай-я-яй! Как же это я так опростоволосился?! Так ведь я ж знал, что Семаргл – это мужчина. А тут…
– Ой, Дубыня, уморил ты меня! Надо же! – хохотала Русава. – Праправнук Семаргла! А кто перед тобой – посмотреть не удосужился! ПРАПРАВНУЧКА это! Праправнучка Семаргла! Понятно тебе!? Девочка! Девушка! Как и мы! Вот так-то подружки – какая ночка нам выдалась! Надо же: зараз две девчонки появились! Снежана и… Не знаю как семарглову потомицу величают. А Дубыне… Дубыне вот только мужик один, что перед нами лежит. И то хворый. Да и то, что с ним делать, пока никто не знает! А вдруг – это тоже женщина?! А? Ты бы глянул Дубыня! Ты ж у нас теперь знаток! Тебе помочь? Девочки, глянем, что там в портах? Заодно и Дубыню научим как зверье различать…
– Да ладно тебе, Русава, – сказала Ярина. – Не трогай раненого, он хоть и людского рода, но все равно жалко.
Такого веселья подруг она не понимала. Тут Морана хочет этого человека забрать, а они заливаются. Впрочем, он же человек. А русалки и люди не дружат. Ярина вздохнула. Надо подождать, пока все успокоятся. Тогда о серьезном деле речь пойдет: как человека спасти, из лап Мораны вырвать.
Вскорости лицо Дубыни просветлело, хотя его все же грызла досада. Надо же, сразу не разобрался, что потомок Семаргла вовсе не мужчина. А еще хвастался – мол, в зверях толк знаю! Нет мне равных в лесу! Да, дохвалился… Вот и вышло, что правильно над ним потешаются. Впредь умнее станет.
«Ладно, впопыхах не разобрался, подумаешь… – нашел себе оправдание леший. – Ну и что, что она не мужчина? Ведь даже иные боги когда-то от кого-то родились. Вон их сколько, потомков богов… Ведь и богиня Купальница, тоже когда-то родила от Семаргла близнецов: Кострому да Купалу. Это всем ведомо… А может передо мной тоже богиня?! – обожгла мысль. – Вон, какие яхонты на шее носит! У людей таких самоцветов точно никогда не будет! А боги могут такие иметь. И русалки правы – вон какая сила от этих пламенеющих камней идет, аж в жар бросает… Сила в них заключена, и причем немалая …»
Его размышления прервала Русава. Вытирая глаза от набежавших слез (уж больно развеселил ее ополоумевший взгляд лешего) русалка спросила:
– Дубыня, а как теперь этого зверя называть надо? Пес – это мужчина. А женщина-пес как будет?
С ответом леший не задержался. Чего тут думать! Кунь – куница. Волк – волчица. А волки чем-то походили на праправнучку крылатого пса. Вот только они мельче и слабее. Для нее дюжина волков, что дюжина щенков. Мигом разбросает.
– Псица! – улыбнулся Дубыня. – Конечно псица…
Леший глянул на небо. Светало. Звезды тускнели и незаметно угасали. Только луна ярким кругом все еще висела над деревьями. Но лунная дорожка в озере уже пропала. Раннее утро… В кустах щебетнула первая птаха. Соловей… Он вообще спать не ложится – даже среди ночи поет. Небо на глазах светлело – бог Хорс готовился отправиться со своего Острова Радости в дневной путь. Скоро, совсем скоро его колесница покажется из-за вершин сосен. И опять лучам, что исходят от его огненного щита, будет радоваться каждая былинка и каждая мелкая лесная зверюшка.
– Ладно, повеселились, и хватит, – сказала Русава. – О деле забывать не след. Что дальше сделаем? Что скажете, подружки? Что ответишь, Дубыня?
Тут лицо русалки стало серьезным. Она увидела печальный взгляд Ярины. Та сидела около Кирилла, положив ему руку на лоб. «Эх, подруга… ладно, не дадим ему пропасть. Морана – она Морана. Сильна. Но и мы не смертные. Вырвем из ее лап человека, раз он так тебе по душе пришелся. Что-то вещует мне, что не будет Моране поживы. Ни с чем она уйдет. А то ишь, чего удумала! Мрак и холод показала. Серпом покрутила, ворона прислала. Чтобы во тьме поклекотал, да покаркал. Нашла чем пугать. И не такие страсти видели… Но однако, надо думать, куда нежданных гостей пристроить…»
– Как нам дальше с человеком и псицей быть? Сами понимаете, к себе их взять не можем. Не донести, а сами они не дойдут. Без чувств лежат. И что ж это за хворь у них такая? На псице ни одной раны не вижу.
– Я надумал, – ответил Дубыня. – Когда совсем рассветет, я позову беров. Тут, недалеко, есть их берлога. Беры помогут донести человека и псицу до избы волхва Хранибора. Мне их не дотащить: ни того, ни другого. Уж больно они тяжелы … – закряхтел леший, вспомнив, как он нес псицу и человека до лодки, а потом вытаскивал их из нее. – Эта псица по тяжести сродни беру будет, что ее потащит! Когда принесем, то я и Хранибор начнем их лечить. Хранибор по-своему, а мы по-своему. – Дубыня кивнул на кадочку с золотым корнем. – У псицы ран нет. И дышит ровно – не как человек. Видимо спит…
Леший приложил к мерно вздымавшейся широкой груди псицы свое волосатое ухо. Прислушался… И отпрянул! Да так прытко! Просто отлетел подальше и замер, выпучив глаза! Русалки раскрыли рты. Да и было от чего!
Псица неожиданно вскочила и так рыкнула на Дубыню, что показалось, по озерной глади пробежала рябь. Рявкнула сильно, громко, но негрозно. Внушительно и пугающе у нее не получилось. Сильные мощные лапы псицы подкашивались. Ее голову мотало из стороны в сторону. Она ощерилась, и сделала такое движение, будто изготавливалась к прыжку. Но… Она еще слишком слаба, слишком измучена непонятной хворью.