Курильская обойма
Шрифт:
– Я быстро, – сказал Роман, поднимаясь. – Девочки…
Мулатки, с обеих сторон прижимаясь к Мите, евшему без разбору из всех блюд, помахали ему ручками:
– Бай-бай!
– Я те дам – бай-бай! – прикрикнул на них Митя. – Вова сейчас придет. Верно, Вован?
– Верно, – отозвался, пробираясь к выходу, Роман.
– Ну вот. А пока еще по маленькой…
Оставив Митю в хорошей компании, Роман с легкой душой покинул «Погудим». Теперь его разгульный друг точно никуда не сорвется. Девушки красивые и почти чернокожие, так что насчет задов и запахов там полный порядок. Пить Митя еще только
Переговорный пункт располагался за ближайшим углом. Узенький коридорчик с кабинками по левой стороне. В тупике – конторка с девушкой. Как это ни удивительно, но девушка оказалась японкой.
– Мне позвонить, – сказал Роман, не зная, на каком языке к ней обращаться.
– Пожалуйста, заплатите, – как-то особенно нежно выговаривая слова, сказала по-русски японка.
– Пожалуйста, – Роман положил на прилавок две тысячи иен.
Японка приняла деньги, пощелкала компьютером:
– Проходите в первую кабинку.
Первая была ближе всех к выходу. Это устраивало Романа. Вообще-то его бы устроило, чтобы он сидел в глубоком подвале, а вокруг метров на сто никого не было. Но выбирать не приходилось. На покупку мобильного и оплату роуминга у него уже не оставалось средств. Одзаки своих людей карманными деньгами не баловал. Хватило бы до Сахалина добраться.
Роман нарочито медленно прошелся мимо кабинок. В трех из них сидели люди, но о чем они говорили, расслышать ему не удалось. Звукоизоляция была очень приличной. Что ж, спасибо и на том.
Он тщательно заперся, взял трубку. Подумав, набрал номер мобильного телефона Дубинина.
– Алло? – послышался четкий голос подполковника.
Вот – школа. По одной лишь интонации можно понять, что человек, во-первых, исключительно владеет собой, во-вторых, кого угодно может поставить на место одним-единственным словом.
– Привет, дорогой товарищ, – сказал Роман.
– Морозов! Ты все дуришь! – возмутился Дубинин.
Но по голосу Роман слышал, что тот улыбается.
Жаль, но придется испортить тебе настроение, дорогой товарищ.
– Ты откуда? Уже дома? Почему номер не выбивает? – деловито получал Дубинин информацию.
– Нет, я не дома, – вздохнул Роман.
– Все носишься по свету?
– Можно и так сказать.
– Сейчас где?
– Далеко. На Хоккайдо.
– Вот так вот. Как это тебя туда занесло? Расширил туристический маршрут?
– Заставили расширить.
– Так. Давай подробнее.
– Ну, слушай подробнее…
В течение нескольких минут Роман рассказывал Дубинину, что с ним произошло за минувшие двое суток. Некоторые подробности опускал, как не имеющие прямого отношения к делу. Но и без этих подробностей по тяжелому молчанию Дубинина было ясно, что он, мягко говоря, не ожидал услышать ничего подобного от человека, находящегося в заслуженном отпуске для поправки здоровья.
– Ты трезвый? – спросил Дубинин, когда Роман замолчал.
– К сожалению, да.
– Слушай, капитан… – Дубинин помолчал, подбирая более точное слово, – а ты не рехнулся там, часом?
– Имей
– Ладно, понял тебя, – скривился Дубинин. – Когда выйдешь на связь?
– Когда скажешь. Там покумекайте, чтобы меня встретили на Сахалине наши люди.
– Покумекаем, – не без яда ответил Дубинин. – Давай, ровно через час позвони на этот же номер. Все, отбой.
Роман положил трубку, вышел из кабины, вернулся к стойке. Девушка, справившись с компьютером, бесстрастно положила сдачу. Понаблюдав за ней и за выходом, Роман решил, что подслушивать его не могли. Иначе за ним уже явилась бы группа спецназа.
Он вышел на улицу, вдохнул морского ветерка. В небе стояла луна, почти незаметная с ярко освещенной улицы. Он вдруг вспомнил Наташу и, вспомнив, ощутил приступ стыда. Бросил девушку в волчьем логове. Оставил, по сути, заложницей вместо себя. Они ее не выпустят, не-ет. Будут беречь как зеницу ока. Чтобы потом, когда отпадет надобность, пустить в расход. А отпадет очень скоро. Роман вспомнил ее горячее, гибкое тело, ее жгучий взгляд из-под черных бровей, эту трогательную челку, вспомнил, как она отдавалась ему, жарко, страстно. И это тело, эти глаза швырнут в море мертвыми, окоченевшими…
Он сжал зубы, изничтожая воспоминания. К черту, ничего не было. Приснилось, почудилось. Выдумал с пьяной головы. Разведчик должен держать воображение в узде, иначе оно возьмет его за жабры. Все, что можно, сделай, а остальное забудь. Иначе – помешательство и проведенный в кошмаре остаток дней.
Он вернулся в «Погудим» уже собранный, легкий. Слабость прошла, откатила, как мутная волна. Для себя решил: если будет хоть малейшая возможность, девушку спасет. Если нет – значит, на все воля божья.
15 октября, 16.50, Москва
Дубинин вошел в кабинет генерала Слепцова, четко подошел к столу. Слепцов, крупный, сановитый, при всех регалиях, сидел в кресле, отмечал что-то карандашом в документах.
– Разрешите, товарищ генерал?
– Да, – Слепцов закрыл папку, блеснул очками. – Что у вас?
– Поступила информация.
– От кого?
– От капитана Морозова.
При этом слове Слепцов сделал нетерпеливое движение, будто хотел отогнать муху.
– Что? – резко и несколько брезгливо спросил он. – Что он опять натворил?
Отношения генерала Слепцова и капитана Морозова имели давнюю историю. Разведчик от бога, легенда управления, капитан Морозов когда-то работал в отделе своего первого учителя, генерала Антонова, которого он чтил как родного отца и чьи поручения выполнял не за страх, а за совесть. Когда Антонов неожиданно умер – не вынес издержек перестройки и ломки того, чему он посвятил всю жизнь, – Морозова перевели в отдел генерала Слепцова. Антипатия была мгновенной и обоюдной. Слепцов видел в Морозове разгильдяя и авантюриста, позорящего ряды ГРУ. Морозов, в свою очередь, презирал генерала за боязнь инициативы, за бездарность и угодничество перед начальством. Ну, и кроме этого хватало. Как считал Слепцов, главной целью Морозова было регулярное хамство как способ выведения его из себя и дискредитация своим поведением всего отдела как способ заставить генерала с позором выйти в отставку.