Курляндский бес
Шрифт:
– Окстись, дурень! Чем тебе наш государь не угодил?
– У нашего флота нет.
– Будет. Война же началась. Возьмем Ригу, уговоримся с курляндцем о портах – будет свой флот.
Петруха хотел возразить – но сдержался. Обоим крепко влетело от Шумилова за непрестанную склоку, и он не хотел затевать новый спор.
– Я мастеров присмотрел, – сказал он. – Только голландцы могут строить флейты для дальнего плаванья. У них тут главный мастер – Герт Иохансен, а у него – ученики, из здешних, вот как раз полдюжины таких учеников нам бы сговорить. Старшие-то тут, в Виндаве, поженились
Герцог еще посмотрел, как укладывают в маленькой гавани, всего саженей двадцать в длину, вернувшуюся из дальних странствий «Рысь». Это для московитов тоже было дивное зрелище. Поставленное на якоря с носа и кормы судно освобождали от груза, прикрепляли к мачтам канаты и посредством многих лебедок клали набок, чтобы вылез киль. Портовые рабочие уже стояли наготове со скребками и прочим прикладом, чтобы сразу начать обдирать всю приставшую ко дну дрянь.
– Вот это надобно запомнить, – сказал Петруха.
Герцог все утро пробыл в Виндавском порту, потом поехал обедать в свой здешний замок, что стоял на левом берегу реки, между городом и портом. А Петруха с Ивашкой опять разбежались, помня, что хрупкое перемирие нужно оберегать и не слишком надоедать друг дружке. Им еще предстояло вместе ехать обратно в Гольдинген и вместе сообщать Шумилову добытые сведения.
Они встретились в назначенном месте и пешком пошли туда, где их ждали два бахмата. Коней они оставили в корчме на пильтенской дороге, примерно в трех верстах от верфи. До Гольдингена было, по их соображению, с полсотни верст. Они рассудили так – если выехать засветло, можно к закату одолеть не меньше двадцати верст; потом дать себе и лошадям отдых, поспать, завернувшись в епанчи, а незадолго до рассвета, с третьими петухами, снова – в седло, и тогда уж без остановок – до Гольдингена.
Сколько можно было, они ехали пильтенской дорогой, миновали Пильтен и стали вспоминать, где была переправа через реку Виндаву. Когда двигались от Гольдингена к городу Виндаве, переправу нашли скоро – потому, что были знающие попутчики. А в вечернее время и спросить-то не у кого, дорога пустынна и темна. Разумеется, стали искать виновника этой беды; разумеется, поссорились. Кое-как уговорились ночевать на лесной опушке, а перед рассветом пуститься в путь, сельские жители встают рано и подскажут верное направление.
Они выбрали такой сложный путь, чтобы не слишком бросаться в глаза. Можно было доехать от Гольдингена до Виндавы и прямой дорогой, но прямая была многолюдной, и два бородатых парня в странных кафтанах слишком бы привлекали внимание. Пожалуй, кое-кто и принял бы их за поляков, каких в здешних краях бывало немало, опять же – по случаю войны в Курляндию пришли беженцы, но человек, водящий с поляками знакомство, уж не ошибся бы.
Ивашку разбудили петухи. Видимо, за рощицей была усадьба. Небо посветлело настолько, что уже можно было собираться в дорогу. Петруха никак не мог проснуться, и Ивашка решил не трогать его, пока не будет съедена горбушка серого хлеба, присыпанная серой же солью. А вот воды, чтобы запить, у него не было.
Ивашка, городской
– Дал Бог честь, так сумей ее снесть.
И даже не улыбнулся, чтобы подчеркнуть собственное ехидство.
Завтракал Ивашка, закутавшись в епанчу, так что одна рожа и рука с горбушкой торчали. Прислушиваясь к голосам, он вертел головой, как птица, и вдруг понял – это действительно охота, потому что сквозь кусты пробирается какой-то крупный зверь; статочно, кабан. И зверюга уже совсем близко.
Пистоли были в седельных ольстрах, а бахматы, не расседланные, лишь с ослабленными подпругами, паслись шагах в десяти от Ивашки. Он сам не понял, как, выпутавшись из тяжелой епанчи, мгновенно оказался у своего коня.
Держа двумя руками пистоль, Ивашка вглядывался в лес и слушал шорох. Одновременно он вспоминал, что рассказывали бывалые охотники про медвежью охоту: не бойся зверя, когда он на задних лапах, бойся, когда несется к тебе на всех четырех. Однако – водятся ли в этой части Курляндии медведи? Насчет кабанов Ивашка знал точно – имеются, и лось может выйти из чащобы, и волки наверняка где-то тут бродят…
Когда за листвой появилось что-то черное, у Ивашки хватило мужества не стрелять сразу.
Споткнувшись о корень, из кустов выпала черная фигура – явно человеческая.
– Монах? – сам себя спросил изумленный Ивашка. Кто бы еще мог слоняться по лесу в долгополой одежде?
Фигура приподнялась на локте, и он увидел безбородое лицо.
– Баба?!
– Спасите меня… – по-немецки прошептала женщина.
– Ты кто такова? – по-немецки же спросил Ивашка.
– Я монахиня ордена бегинок… За мной гонятся, хотят меня убить…
– За что?
– Они думают, что я убила человека. Ради Христа – спасите!
Отказать Ивашка не мог.
– Они далеко?
– Скоро будут здесь. Они – верхом, их шесть человек.
Думал Ивашка недолго.
– Ложитесь сюда, – велел он. И, накрыв женщину епанчой, сам сел ей на ноги.
Минуты не прошло, как на опушку выехал всадник – седой, всклокоченный, в тусклом железном шлеме и рыжем кожаном камзоле, который был чуть ли не под мышками опоясан широким красным шарфом.
– Вы кто такие? – спросил он Ивашку и проснувшегося Петруху.
– Мы московиты. Исполняли поручение нашего господина… – и Ивашка назвал князя Тюфякина.