Курорт
Шрифт:
Шлегель уже мотал головой:
— Нет. У меня есть кое-какие дела.
И он не врал. Ему на почту пришло, наверное, с полсотни писем от Таунсенда. Требующих от него статей. Казалось, он потерял здесь всякий счет времени и никак не мог сосредоточиться. Ни за что бы не подумал, что обстановка могла так вот сбить его с толку. И все же это случилось.
Спортивный координатор нахмурился, и Патрик снова почувствовал его кипучую ярость, готовую извергнуться в любую секунду.
— Я думал, вы играть пришли. — Голос служащего зазвучал угрожающе.
И тут снова вмешалась Вики:
— Что ж, значит, вы ошиблись.
Она
— Это ваш последний шанс! — крикнул им вслед координатор.
Журналист не удостоил его ответом, а Виктория, перед тем как выйти, молча показала ему средний палец. Патрик понятия не имел, за что она так возненавидела этого человека, но так оно получилось, и это его вполне устраивало.
Девушка словно прочла его мысли.
— Он напоминает мне бывшего шефа, — сказала она, когда они вышли, и ее спутник решил, что это многое объясняет.
— Мне действительно нужно закончить эти статьи, — сказал он, останавливаясь перед автоматом с напитками.
Вики понимающе кивнула:
— Эйприл и Мэдисон, наверное, и так гадают, куда я пропала. Я сказала, что просто загляну и попрошу прощения за прошлую ночь. Я не рассчитывала… оставаться.
Кинокритик улыбнулся:
— Что ж, я рад, что ты все-таки осталась.
— Может, позже встретимся? — спросила его подруга. — Поужинаем, например?
— Было бы здорово, — согласился он.
Вики поцеловала его — получилось многообещающе.
— Тогда в восемь, — сказала она. — В гриль-баре. Будь там или…
— Будешь никем?
— Я хотела сказать «умри», но так тоже неплохо.
Она улыбнулась и помахала ему, шагая спиной вперед:
— Увидимся.
Паук вернулся к нему в номер.
Патрик буквально почувствовал, как внутри у него все сжалось, едва он увидел черную тварь, лежащую посреди неубранной кровати. Облаченное в хитиновый панцирь тело медленно поднималось и опадало, словно паук глубоко дышал. Он вырос с последней их встречи и стал размером с кошку. Журналист застыл на месте, напуганный до такой степени, что не в силах был пошевелиться. Было что-то неправдоподобное и чуждое в пауках такого размера. И в чувстве, какого Шлегель не испытывал даже при просмотре фильмов о гигантских насекомых и которое теперь охватило его таким безжалостным и стремительным образом.
Публицист медленно отступил на шаг, готовый к чему угодно.
Паук не двинулся с места.
Патрик сделал еще шаг назад… Так он оказался в коридоре. Он схватился за ручку, пытаясь захлопнуть дверь и проклиная пневматический механизм, из-за которого она закрывалась так медленно.
Но паук даже не шелохнулся. Шлегель был снаружи, в безопасности. И он побежал. Теперь он не видел ничего постыдного в том, чтобы вернуться в приемную и потребовать помощи. Правда, ему не хотелось выкладывать всю правду и признавать существование гигантских насекомых. Поэтому он солгал: сказал, что по его кровати ползали черные вдовы, целыми десятками, и попросил, чтобы кто-нибудь из персонала немедленно их уничтожил.
Девушка за стойкой набрала номер его комнаты на клавиатуре.
— Это вы вчера жаловались на пауков? — уточнила она.
— Да. И теперь
— Наш сотрудник распылил средство против тараканов, муравьев и пауков…
— А теперь они вернулись, — повторил Патрик.
Служащая была молода. Если верить бейджу, она проработала в Реате всего год и родом была из Грасеза, Невада.
— Не ожидал, что курорт вроде Реаты будет кишеть насекомыми, — добавил публицист. — Я вам не за это плачу.
Девушка вежливо кивнула:
— Сейчас я позвоню работнику.
У Шлегеля зазвонил мобильник. Таунсенд.
— Где мои чертовы статьи? — спросил редактор вместо приветствия. — Одна ср…я заметка? Это все, что ты сумел выжать? Если к четырем ты мне хоть что-нибудь не пришлешь, в печать я дам рецензию Макграфа, смекаешь? Если тебя поселили на шикарном курорте, это еще не значит, что ты можешь целыми днями греться на солнце, вместо того чтобы работать. Ясно тебе?
Патрик невольно улыбнулся. Таунсенд решил, что, подшутив над ним, невольно устроил ему отпуск. Поделом ублюдку, нечего было селить его здесь! Кинокритику захотелось спокойным голосом сообщить шефу, что он сегодня не ездил на фестиваль, а весь день слонялся без дела. Но это было бы слишком.
— Кто-нибудь из работников будет ждать вас возле номера через пять минут, — сказала девушка, вешая трубку.
— Это еще кто? — спросил Таунсенд.
— Никто. Я перезвоню.
Журналист нажал на отбой.
— Спасибо, — сказал он служащей.
Он кивнул на прощание, пересек вестибюль и вышел на улицу. Сотрудник в камуфляже и с железным ящиком уже ждал его возле номера.
— Мистер Шлегель? — спросил мужчина.
Патрик кивнул:
— Он самый.
Лысый и с бородкой, работник был ненамного старше девушки за стойкой. Но голос у него был усталый и насмешливый, как у того толстозадого охранника.
— И к вам в номер забралась армия пауков? — уточнил он.
— Ну да.
— Знаете, это я вчера обрабатывал ваш номер средством.
— Вы, наверное, убили тех, что были там. — Публицист старался говорить вежливо. — Но теперь там другие появились.
— Это вам так кажется, верно? Я и в первый раз ни одного паука не заметил, — рабочий кивнул на дверь. — Но лучше бы вам дверь открыть, и посмотрим, кто там у вас сидит.
За долю секунды, перед тем как открыть дверь, Патрик понял, что паука там не окажется. Или он усохнет до обычных размеров. Или еще как-нибудь его опозорит, чтобы все сочли его величайшим размазней — гомиком — на свете. Подобные случаи всегда оканчивались таким образом. Но дверь подалась внутрь, они вошли в комнату — и паук никуда не делся и не уменьшился, а стал страшнее раза в два.
Вот только…
Только рабочего это нисколько не впечатлило. Он спокойно шагнул вперед, поставил ящик на пол и залез на кровать. Паук, учуяв приближение человека, поднялся на лапы, но мужчина двигался слишком быстро. Он придавил паука правой рукой, а левой принялся отламывать ему ногу. Она сломалась с громким хрустом, и паук завизжал пронзительным воем, от которого у Шлегеля заложило уши. Из оторванной лапы на простыни потекла белая вязкая жидкость. Паук яростно вырывался, визжал и пытался уползти прочь, но рабочий продолжал ломать ему ноги и складывал черные, заляпанные конечности на подушку Патрика. Потом он вдруг попросил: