Курская дуга
Шрифт:
— Я не понимаю одного, — удивлялся Седлецкий, — как могла Руденко отказаться от предложения Салаева. Это ж карьера!
Гуренко поморщился:
— Странно звучит слово «карьера».
— Вы, пожалуй, правы, я хотел сказать — «путевка в жизнь», — поправился Седлецкий.
— Руденко решила трезво все оценить. Она не легкомысленно, а серьезно смотрит на перемену профессии.
— Позвольте, Юрий Сергеевич, по-вашему выходит, что генерал Салаев сделал ей легкомысленное предложение?
— Не приписывайте мне, Семен Степанович, того, чего я не говорю, — отмахнулся Гуренко. — Вы отлично понимаете смысл моих слов.
Наступило молчание. На кухне загремела посуда. Официантка стала подавать завтрак.
— Дмитрий Андреевич! Мы едем вместе. Отгадайте куда, — положив на стол фотоаппарат, быстро проговорила Катя Сенцова.
— Не берусь, я не мастер на отгадки.
— Если сдаетесь, так слушайте: едем к нашим сталинградцам, в курбатовский корпус.
— К генералу Курбатову?! Ну что ж, я рад.
Вошла Вера и, поздоровавшись, села напротив Дмитрия. Вчерашнее тревожное чувство овладело им.
— Так вы едете, Дмитрий Андреевич?
— Вот позавтракаем — и в путь.
— Надолго уезжаете?
— Кто его знает, очевидно, до весны.
— Вы не любите долго задерживаться в редакции.
— Вы это заметили?
— Да.
— Работа не ждет, всегда торопит… А к вам просьба: если из Харькова придет на мое имя письмо, перешлите мне в армию. В Харькове осталась у меня бабушка.
— Хорошо, сделаю. Придвиньте, пожалуйста, горчицу. Благодарю… А мне можно написать вам? — спросила она очень тихо и тут же поправилась: — Мы будем вам писать, Дмитрий Андреевич, вместе с Наташей. Мы ведь друзья, не правда ли?
— Конечно, мы фронтовые друзья. Пишите, я сразу отвечу.
— Я обязательно… Мы… — Вера потупилась. Но никто не заметил ее смущения. Вошел подполковник Ветров и громко объявил:
— Машина подана, через пятнадцать минут выезжаем.
Застегиваясь на все пуговицы, Грачев просил Дмитрия во что бы то ни стало разыскать в гвардейском корпусе трех разведчиков и передать им привет.
— Запиши их фамилии, а то забудешь: Синенко, Корениха, Брагонин. Да не на отдельном листке, а в записной книжке сделай пометку, — беспокоился Грачев.
— Не волнуйся, Александр, я твое поручение выполню.
— Познакомься с ними и обязательно напиши о них стихи или очерки. Ребята — на редкость!
В машине Дмитрий сел рядом с Бобрышевым. Грачев у вагона прощался с Наташей.
Седлецкий разговаривал с Верой. Он что-то горячо доказывал ей, но она слушала рассеянно и все время мяла в руках комок снега. Из вагона вышел редактор. Грачев с Седлецким бросились к машине.
—
— Можно ехать, товарищ полковник!
— Заводи! — приказал Тарасов шоферу.
— От винта! — усаживаясь на скамейку, пошутил бывший летчик Грачев.
Мотор заработал. В тамбурах вагонов столпились все печатники. Старый повар с порыжевшими от махорки усами бочком подскочил к машине:
— Булочки, горячие булочки в дорогу возьмите!
Грузовик тронулся. Наташа крикнула:
— Счастливой дороги, товарищи!
— Возвращайтесь с победой! — загремело из тамбуров.
Дмитрий поймал взгляд Веры. Ему показалось, что она глядит только на него и только ему машет рукой. Грузовик осторожно выбрался из карьера, и за глиняным холмом скрылись вагоны редакционного поезда.
Впереди лежала накатанная шинами снежная дорога.
— Давай песню, хлопцы! — крикнул Бобрышев и первый начал: — «По долинам и по взгорьям…»
С песнями, с веселыми шутками незаметно подъехали к Ельцу. Пронеслись по главной улице и за городом выскочили на шоссе. Был полдень. Пригревало солнце. Дымились маслянистые лужи, отливая всеми цветами радуги. Рыхлый бурый снег летел из-под колес тяжело груженных машин.
До Ельца Дмитрий не замечал следов войны, но здесь они бросались в глаза на каждом шагу. Обгорелые скелеты грузовиков лежали в придорожных канавах, всюду виднелись искалеченные пушки, подбитые танки. На буграх — разрушенные избы. Но враг отступал поспешно и не смог причинить много зла придорожным селеньям.
Все чаще на пути попадались села. Полусожженные, полуразбитые, но все-таки села! В кузницах стучали молотки, сверкало раскаленное железо. За дорогу Дмитрий прочел три надписи: «МТС», но тракторов не было. В пустые дворы свозили на клячах плуги, сеялки, бороны. Село готовилось к севу.
Дмитрий заметил, как в одном колхозе девушки приводили в порядок кирпичное здание. Коренастый паренек, взбираясь по лестнице, держал в руках новую вывеску, на которой Дмитрий успел прочесть слово «Клуб».
В районном городке Золотухино Солонько, Сенцова и Бобрышев пересели на попутную машину.
В кузове Дмитрий лег на солому и, несмотря на сильные толчки, задремал. Но вскоре он продрог, и сон на свежем воздухе быстро прошел. Он сел на скамейку. Вечерело. Даль была мутная. Порывы ледяного ветра усиливались. Заиндевевшие плащ-палатки хрустели, как сухари.
— Небо серое, словно чугунное литье, — придвигаясь к Бобрышеву, проронил Дмитрий.
— Как бы метель не разгулялась. Задует она не вовремя, — поглядывая на тучи, вздохнул Бобрышев.