Кушайте, дети, кушайте

Юст Галина Семеновна

Доставшаяся мне подержанная фуфайка была на меня огромной, выглядел я « мама не горюй «, но мне было всё равно, как она на мне сидит, главное - я в ней, да в стареньких, потоптанных валенках наконец - то смог согреться.

Сводки с фронтов звучали удручающе. Разве, кто-то может забыть этот звучащий по радио, вызывающий дрожь голос Левитана: « От Советского информбюро, сегодня, после упорных боёв, наши войска оставили город...», а вслед за сообщением с фронта каждый день звучала песня : « Идёт война народная, священная война». Её сменяли военные марши и руские народные песни и снова голос Левитана, вещающего об очередном отступлении. Никто не мог понять

происходящее. Смятение зависло в воздухе...

Немцы подобрались к окраинам Москвы. Мне не довелось в жизни побывать в Москве. Я знаю, что это прекрасный город, но это ещё и столица, лицо, ум и сердце всей страны. Как же могло такое случиться, что столь огромная держава, с большой сильной армией позволила врагу захватить пол-государства, оставив, отступая миллионы погибших, взятых в плен, породив обездоленных, лишённых крова, сирот ?

Страх сомнений не давал покоя: -« Неужели покатятся дальше? Неужели сдадут Москву ?»...

Пусть я был мал для фронта, но я, как и многие другие, работал по одиннадцать – двенадцать часов в сутки в неотапливаемом цеху, помогая строить самолёты, внося мою маленькую, но от всей души, лепту в дело победы.

Противостояние двух армий на поступах к Москве, а потом и за саму столицу было не на жизнь, а на смерть и невиданно ожесточённым. Немцы грызли землю в много- численных попытках завоевать Москву до сильных морозов, и приблизились к Кремлю на расстояние 27 километров. Красная армия в кровопролитных боях отбивала атаки противника. Прошедшие накануне сильные дожди совершенно размыли дороги. Бездорожье задержа- ло подвоз техники, горючего и провианта немецким частям. Кроме зтого были спущены шлюзы в Московских водохранилищах и уровень воды поднялся выше двух метров, затопив близрасположенные населённые пункты вместе с жителями, ставшими жертвами секретности мероприятия, не позволив противнику продвинуться вперёд. Воспользовавшись этим Советское командование произвело передислокацию сил, подтянуло резервы и 16.11.41 года в решающем сражении у разъезда Дубосеково Красная армия отразила нападение врага, а 5 декабря перешла в контрнаступление.

Когда, пришла долгожданная радостная весть, что дивизия героев генерала Панфилова в тяжёлых боях отстояла Москву , мы плакали от радости.

Победа в битве за Москву обошлась колоссальным количеством человеческих жертв, более полмиллиона бойцов армии, не считая ополчения, героически погибли в этом сражении, ставшим переломным моментом в войне. Немецкий блиц-криг, операция «Барбароса» не удался. Не приспособленная к зиме немецкая армия увязла в войне, тоже неся немалые потери . И хотя военная мясорубка продолжала вращаться ещё три долгих, ужасных года, это было начало конца.

Зима в том году была суровой, стояли крепкие морозы. В цеху от холода стыли пальцы и примерзали к деталям сборки, поэтому установили две» буржуйки «– это такие круглые металические печки с трубой, где мы могли по очереди греть руки.

Жить нас разместили в двух бараках с двухэтажными нарами, мне достался второй этаж. Многочасовые смены изрядно утомляли. Возвращаясь после работы в свой угол, у меня едва хватало сил на то, что бы привести себя в порядок или на небольшую постирушку, как тут же я падал на тюфяк и спал, как убитый. Время отдыха пролетало крайне быстро . Мне казалось, что я лишь на секунду закрыл глаза, а дежурный по бараку уже во всю орал : - « Подъём! « . Начинался новый трудовой день.

Как-то незаметно, солнце стало больше прогревать. От капели с тающих сосулек и снега, у входа в барак

образовалась огромная лужа . Подобрав небольшую дощечку, я прибил к ней гвоздиком бумажный парус и опустил на воду. Ветер гонял мой парусник взад – вперёд, как по морю – океану, радуя соседских ребятишек, бегающих стаей вслед за ним. Парусник плыл, пока не перевернулся. Бумажный парус в воде размяк и распался на кусочки. На поверхности лужи осталась брошенной в одиночестве маленькая дощечка. Ребятишки сразу потеряли интерес и убежали играться в другое место. Мне стало грустно, наверное, я почувствовал себя таким же брошенным и одиноким в этом бушующем мире, такой же маленькой дощечкой в бескрайнем море, до которой никому нет дела. Я тосковал по маме и мне до боли в животе захотелось домой.

Глава 8

Нашим бригадиром был Константиныч, хороший мужик, суровый, но порядочный. В первые месяцы войны ему на фронте оторвало руку. Служить в действующей армии он больше не мог. Так этот черноволосый тридцатилетний холостяк оказался на нашем заводе. Ходил он в военной гимнастёрке с подогнутым и заколотым булавкой рукаве на отсутствующей левой руке, вполне справляясь правой .

С него спрашивали дело, он спрашивал его с нас. Все это понимали, как понимали и то, что пара собранных вне плана самолётов – это ещё один шаг к победе. Мы работали сверхурочно, собрав деталей больше других бригад. В знак поощрения, каждому члену нашей бригады вручили по маленькому кусочку сала.

Среди работающих мне запомнились две женщины : Катя, полная, издёрганная невзгодами молодуха, мать троих детей и Варя, двадцатилетняя милая девушка с большими серыми глазами и длинной пшеничного цвета косой. Варенька была очень добрым и отзывчивым человеком, каждый раз предлагала помощь то со стиркой, то со штопкой.

– « Ану, Сёмушка, снимай рубашку я тебе пуговицу пришью.»- говаривала она. Чего нельзя было сказать о Кате, всегда всем недовольной, обозлённой на весь свет, вздорной бабе. Ругаться она заводилась с полу – оборота. Когда нам раздавали сало, она открыла рот на меня:

– « Эй, Сёмка, что это ты к салу потянулся, тебе его по национальности есть нельзя. Ты бы лучше мне его отдал, я вона сколько ртов кормить должна. Тебе же только курочку есть можно, да вот беда взять негде и ухватившись за мой кусок,- продолжила – не горюй, ты у нас живучий и без сала не пропадёшь.»

С таким, недостойным отношением к евреям, я сталкивался не впервые. Онемев от обиды, я был поражён до глубины души. Как же так, мы работаем вместе, делим выпавшие на нашу долю невзгоды, не раз по Катиной просьбе я менялся с ней сменой или подменял её на час, что бы она могла управиться с детьми. Не по людски это как то, не по людски. Обернувшись, я увидел Константиныча, он стоял с красным от гнева лицом :

– « Ты, Катерина, кончай свою тёмную демагогию, как у глупости, так и у злобы есть свой предел. Перед лицом нашей партии люди всех национальностей равны. А ты , как я погляжу, с этим не согласна? Проси прощение у мальца, а то пулей с завода вылетишь, а то ещё куда подальше! «

Пришлось Кате просить у меня прощение, а Константиныч, отчитав её, повернулся ко мне и сказал : « Семён, бери своё сало, ты его заслужил.»

Будучи крайне рад его защите, я всё же остался при своём мнении, что антисемитизм – это в крови, и не каким воспитанием его не излечить. Свой же кусок сала я обменял на городском рынке на новые ботинки, так как мои старые пришли в полную негодность.