Кузнецкий мост и Маргарита

Белякова Надежда Александровна

Положение раба всю жизнь тяготило и унижало его. Но Дуняша исправно рождала новую душу, крепостною, конечно. И выплата барынькам-тетушкам выкупа всей семьи из Крепостного права откладывалась. Всего в браке их родилось 13 детей, правда я и братец мой – Мишенька – мы младшие родились уже после того, как семья выкупилась из «крепости». А до того – шли годы, а выкуп большой семьи задержался на годы. И все же он собрал нужную сумму. Яков Бегутов выкупил всю семью из Крепостного права! А вскоре пришел февраль 1861 года, 19 числа.

Поэтому объявление Отмены Крепостного права оказалась для него вовсе не радостной вестью, а сердечная досадой, что напрасно выкупался у тётушек-барынь, подкосило его здоровье, и без того подорванное с наступавшей слепотой. Но он гордился, созданной им иконописной артелью. И иконы наши тогда хорошо покупали. Нужны были людям иконы. И росписью храмов всей артелью зарабатывали. Сколько храмов на берегах Волги украшали росписи нашей семьи!

Все тринадцать душ – дети Якова Бегутова, независимо от пола, работали

единой артелью – расписывали храмы и писали иконы. Правда, мы – дочери, приличия ради, большей частью расписывали иконы дома. Не лазить же нам в юбках по деревянным сколоченным лесам, расписывая стены церкви, ведь тогда мужского ничего женщины на себя не надевали. Работали мы вдоль по Волге! И всей семьей поднимались и ехали, если отец наш получал заказ на роспись церкви. Правда переезжать часто приходилось, потому и жили мы, снимая жилье на всю семью. Ведь отец наш Яков Бегутов – как только выгодный заказ найдет с росписью или обновлением храма, как услышит, что новый храм строят, так сразу же сначала сам туда съездит, чтобы все разузнать. И, если получит он заказ на роспись храма, так уж и мы всем семейством поднимаемся с насиженного места. Так мы всю Россию объездили. Ну, точно кочевали мы. Но жили мы хорошо. И в праздник – у нас стол праздничный, и праздник добрый, веселый – все по-людски было. И в будни все сыты были, и босыми никто из нас не ходил.

Тут проснулась и ее дочь Капитолина Карповна. Она была тяжело больна. Эвакуация сильно подорвала ее здоровье – сутки напролет в грохоте и холоде теплушки, теперь уж не ехали, а проживали, двигаясь в неизвестность в жестоком холоде и на сквозняках теплушки, по пути в эвакуацию. Сестры Капа и Рита, что-то рисовали, слушая бабушкины воспоминания. Отложив вязание, Елизавета Яковлевна стала править их рисунки, отметив про себя, что, когда младшая Ритуська подрастет нужно будет, ее серьезно учить рисовать. И, разглядывая рисунки внучек, продолжила свой рассказ:

– Когда еще жили мы нашей большой семьей, видела я, как люди по-разному живут. И вроде, как присмотрела я для себя то, как бы и мне хотелось бы жизнь прожить. И очень мне нравились учителя – благородные, чинные господа. И не очень богаты, а в почете и в уважении живут. С прислугой. И уж очень мне захотелось, чтобы и моя Капочка стала такой учительницей. Вот и старалась зарабатывала копеечку, чтобы дочку выучить. Ведь до революции и простому народу давали ход в жизни. И образование давали. Даже в деревнях до революции уж четыре-то класса школы обязательны были для деревенских детишек. А талантливым давали возможность в гимназии учиться, чтобы могли и в высшее учебное заведение поступать. Так и я мою доченьку до революции определила учиться в Епархиальное училище. Ведь мы люди церковного круга по работе своей были до революции – иконописная мастерская, в церквях работали. А Епархиальное училище готовило учителей младших классов. Учили бесплатно. Хорошо учили, благородно. Это уж потом после революции, никому наши иконы не нужны стали. Да и опасно стало всё, что связано с церковью. Потому что всё, что с церковью связано после революции новой власти было враждебно. И заикнуться о том, что мы иконописная мастерская, – нельзя было. Стал народ жечь иконы, а не покупать. И пришлось всему нашему семейству разбрестись, кто куда в поисках куска хлеба, спасаться. Точно осколки рассыпались по жизни – разметала нас судьба. Благо, что навыки к кочевой жизни у нас крепкие были. Я в прислуги пошла к новым богачам работать. Кухаркой была. Мне ведь главное было доченьку мою вырастить и на ноги поставить. Так что – успела я до революции доченьке – вашей маме, образование дать, хотя и растила ее одна. Епархиальное училище – бесплатно готовило учителей для младших классов в школе. Ведь еще до революции в царской России было введено всеобщее школьное образование – четыре класса, даже для крестьянских детей по всей России. Так что учителя – очень нужны тогда были – взгрустнулось от нахлынувших воспоминаний Елизавете Яковлевне.

Почему и как сложилась судьба Елизаветы Яковлевны Бегутовой, что осталась она одна с маленькой дочерью на руках, об этом она только вздохнула и продолжила вспоминать, но уже молча. Потому что – ох, уж, не для детских ушей этот отрезок ее жизни.

Выдали Лизоньку – самую младшую в семействе замуж в 16 лет. Ясноглазую с точеным, точно алебастровым лицом. Стройную красавицу с изящным росчерком горделивых бровей и точеных норовистых ноздрей. Не по ее воле, не по любви, а, как папенька приказал. Решил так распорядиться судьбой своей младшей дочери Яков Бегутов от страха перед жизнью, потому что опасался за будущее своей семьи и Лизонькино будущее, потому что оба с женой начали слепнуть. А Лизонька была у них поздним ребенком, потому боялся вольный иконописец, что не сможет защитить от житейских невзгод свою младшенькую. Вот и поторопился дочку пристроить замуж. Но молодую, романтичную девушку в бурной, полной шального революционного брожения Казани в конце 19 века, тоже задела волна вихря времени большого соблазна умов. И, как уж такой грех случился, но случилась пылкая влюбленность у замужней Лизоньки, соблазненной молодым революционером по имени – Карп. И в одну из темных ночей Лизонька с приготовленным накануне узелком своей одежды, вылезла из окошка мужниного дома и сбежала со своим любимым смутьяном и возмутителем спокойствия Карпом.

И началась у Лизоньки – Елизаветы Яковлевны совсем

иная жизнь. Скрываясь от законного мужа, она проживала по поддельным документам с любимым на съемных квартирах, которые время от времени приходилось менять. Не только из-за нелегального положения молодой влюбленной пары, но и потому что её любимый Карп был занят опасной революционной деятельностью. А квартира была местом, где собирались на сходку революционеры, чтобы готовить России будущую смуту 1917 года.

И перевернулась вся-то прежняя её жизнь. Совсем иная наступила для нее жизнь, без прежних правил и устоев. Когда собиралась сходка революционеров, она стояла «на шухере», чтобы в случае облавы – появления полицейских, предупредить – защитить революционеров от ареста. Но, видимо все это она воспринимала, как нечто окружающее ореолом романтичности и предающим особый привкус сладости запретного плода ее любви, и потому не было отягощено грузом реальной и объективной оценки всего происходящего вокруг нее. Потому что, когда ее возлюбленного Карпа все же арестовали, она сделала из случившегося неожиданно категорический вывод: «Приличных людей в тюрьмы не сажают!».

И, когда Карп – муж и отец ее дочери Капитолины вернулся с царской каторги, повторила тоже самое и наотрез отказалась продолжать прежнюю революционную жизнь полную риска и опасности. Но дочь Капочку бывший политкаторжанин поддерживал и материально, и по-человечески – всегда помогал, хотя на каторге, как выяснилось у него появилась близкая ему по духу подруга, так же из политических ссыльных. Но с дочерью встречался, а помощь его стала просто необходимой, потому что разразившиеся в 1917 году обе революции окончательно уничтожили привычный уклад жизни. Тот уклад жизни, который был особенно дорог Елизавете Яковлевне рухнул, похоронив под обломками ее надежды и мечты на спокойную добротную жизнь в семье дочери учительницы. Безработица и голод, тиф и все ужасы революции обрушились на людей. Все это пришлось, хлебнув горя испытать и Елизавете Яковлевне с дочерью – молоденькой учительницей. А революционер и бывший политкаторжанин Карп был близок к ленинскому кругу и занимал какую-то высокую должность в новом революционном правительстве. Когда в 1918 году возникла ситуация с бело-чехами пришлось Елизавете Яковлевне с дочерью бежать из Казани в Москву, где в это время находился и пламенный революционер, к тому времени уже бывший муж. Благодаря его хлопотам его дочь Капитолина была принята лично Н. К. Крупской, как молодой педагог младших классов с полученным до революции образованием в епархиальном училище.

И Н. К. Крупская доверила молоденькой учительнице сформировать из беспризорников детский дом под Дмитровом в деревне Подъячево. Повязав красную косынку, в кожаной куртке, молоденькая Капитолина Карповна, с помощниками организовывала рейды по поимке беспризорников, которых потом свозили в организованный детдом в Подъячево. Детская коммуна. Это было очень трудное дело со всех сторон. И голод, и болезни, и полностью утраченная культура нормальной жизни у тех несчастных детей-сирот. Но и другая беда осложняла все попытки выстраивать новую жизнь. Вынужденное уголовное прошлое тех сирот-беспризорников, вышвырнутых революцией и гражданской войной на улицу, подчинило их сознание. И мешало войти в новую жизнь, принять предлагаемые им новые правила жизни в детских домах, в детских коммунах. Так что в детской коммуне не только девочки боялись выходить с наступлением темноты в туалет, находящийся на улице, но даже и молодые учительницы. Воровство, драки – словом весь флер беспризорной жизни перекочевал вместе с беспризорниками в детские дома. Но Капитолина Карповна, поселившаяся в Подъячево вместе с матерью – Елизаветой Яковлевной, и ее сотрудники работали и боролись с последствием разрухи, вторгшейся в жизнь страны на плечах революции 1917 года. До 1925 года Капитолина Карповна Григорьева, а после замужества в 1923 году – по мужу Белякова работала там с удостоверением, в котором значилось «Ликвидатор безграмотности».

Довязывая носки «на продажу», чтобы обменять их на одной из бесчисленных станций по пути в эвакуацию, всё вспоминалось и вспоминалось прошлое Елизавете Яковлевне с запоздалыми сожалениями о былом. С печальными размышлениями о том, что, как всякий потоп по капельке собирается, так и грехи людские по капельке слагаются в одну большую беду. Ее запоздалые сожаления и раскаяние об участии в тех революционных сходках, которые и были теми каплями и ее греховности в общем потоке, который потопил, убил всю прежнюю жизнь, весь уклад жизни выстроенный трудом и судьбами поколений, облегчения ее душе не приносили. А теплушки, увозящие их в эвакуацию, тряслись, а холод и голод терзали немилосердно, словно радуясь живой добыче – жизнями тех, кто в надежде на спасение ехал в неизвестность эвакуации.

Капитолина Карповна проснулась и, увидев, что Елизавета Яковлевна достала икону архангела Михаила, насторожилась. И поспешила вмешаться в бабушкины уроки рисования для ее дочерей:

– Опять Вы, мама! Спрячьте икону! И умоляю: не рисуйте иконы! Как давно всё едем и едем! – тяжело вздохнув и закашляв пробормотала она.

Елизавета Яковлевна, смутившись, забрала у внучек их рисунки. Убрала их себе под подушку, и, словно оправдываясь перед дочерью, за оплошность, пояснила:

– Так я же просто показать Капе, как я раньше писала иконы. Ведь и этого Архангела Михаила я сама написала, еще тогда в иконописной мастерской моего отца. Хорошо нам тогда было. Все вместе! Вся семья! Хочу поучить их рисовать.