Кузница Тьмы
Шрифт:
В его позе увидят дисциплину солдата, готовность безропотно нести бремя. Но не заметят отмерших чувств или неразумных надежд.
Оттенки скажут о теплоте, но без намека на скрытый металл. Видя, они ничего не поймут о сплаве железа и огня и о том, что он сулит.
Моя сила велика, мой талант неоспорим, видение верно и надежно. Но я охвачен мучениями. Есть лишь один бог, и имя ему - красота. Есть лишь один культ, и это любовь. Нам даден лишь один
Искусство - язык измученных, но мир слеп, вечно слеп.
Урусандер, я вижу тебя - вижу твое лицо - в гаснущем свете, и ты пугаешь меня до глубин души".
– Не отужинаете со мной на исходе ночи?
Вздрогнув, он не сразу обернулся к лорду Урусандеру.
– На миг, владыка, когда вы заговорили, мне помнилось - рот на портрете изрекает слова. Очень... тревожно.
– Воображаю, да. Вы создали верное подобие.
Кедаспела кивнул.
– Сделаете копию для себя, для Зала?
– Нет, лорд. Это сделают художники Цитадели. Их выбирают специально за умение подражать. Когда они закончат, полотно вернется к вам - сюда или туда, где вы будете пребывать.
Урусандер ответил не сразу. Он не спеша подошел к Кедаспеле, задумчиво глядя на портрет.
– Где я буду. Похоже, что я недоволен нынешним обиталищем?
– Я ничего подобного не сказал, лорд.
– Нет, не сказали. Однако, - он взмахнул рукой, - вы желали бы увидеть меня в... ином месте.
Тихий колокол возвестил ужин, но мужчины не пошевелились.
– Лорд, это ваш портрет руки Кедаспелы, отвергнувшего сотню подробных предложений.
– Так много?
– Отвергнутые не хвастаются неудачей, лорд.
– Да, полагаю, они не стали бы. Очень хорошо... Почему же вы приняли мое предложение?
– Я подумал.
– Замечательно. Не поведаете ли, о чем?
– Если кто и сможет предотвратить гражданскую войну, - он кивнул в сторону портрета, - то этот муж.
Урусандер хрипло вздохнул. Слова его окрасились недовольством: - Какое безумие! Если знать отвергает Консорта, она тем самым должна бросить вызов Матери Тьме!
– Они не посмеют. Но это не усмиряет их негодования - они будут колоть и рубить исподтишка, в соответствии с мерой своей смелости и мужества.
– Вы выказываете мало почтения к своей родне, Кедаспела.
– Я написал лица слишком многих, лорд. Приглашаю вас в гнусную галерею злобы, греха и самолюбия. Лучшие мои работы, свидетельства гениальности.
– Вы всегда рисуете то, что увидели, Кедаспела?
– Не всегда, - признался он.
– Иногда я рисую то, чего боюсь. Все эти лица - величайшие из народа Тисте, в том числе вы... Думаете, они отражают себя самих? Увы, в них не в меньшей степени отражен и я.
– Я не упрекну вас, - отозвался Урусандер.
– Так, должно быть, со всеми художниками.
Кедаспела пожал плечами.
– Художник обыкновенно плохо скрывается в работах, выдавая себя пороками мастерства. Вот исповедь некомпетентности.
– Подозреваю, имитаторы Цитадели не сумеют отразить то, что вы поймали здесь.
– Полагаю, лорд, вы правы.
Урусандер хмыкнул: - Польщен. Идемте же, присоединитесь к моей поздней трапезе. Кажется, скоро вам быть на свадьбе?
Кедаспела встал.
– Да, лорд. Моя сестра.
Они вышли из кабинета.
– Андарист всем хорош, Кедаспела.
– Не стану возражать, - ответил он, радуясь легкости, с которой слова слетели с губ.
– Ваша сестра стала прекрасной женщиной, так мне передают.
– Она именно такова, лорд...
Иные страшатся одиночества, но Крил к таким персонам не относился. Он сидел на коне, вокруг простирались голые холмы, теплый ветер ласкал траву, словно дыхание довольного бога. Рядом с грудой валунов неподалеку лежали рассыпанные кости, на одном из камней покоился разбитый череп самца эскеллы. Убит охотниками много лет назад; торчащие рога - триумф убийства.
На взгляд Крила, это было до крайности пустым триумфом. Древняя традиция охот стала высоким знаменем благородства, раскрасилась в цвета мужества, терпения и ловкости. Вы словно сжимаете рукой сердце земли, и пусть ваша рука скользит по крови! Вызов, состязание в уме между Тисте и зверем - хотя, по совести, это редко бывает состязанием. Разумеется, охота ради пропитания - естественный и нужный инстинкт, но прагматическая нужда породила формы, далеко превзошедшие смысл. Охота стала ныне ритуалом перехода, тогда как нужда давно отступила.
Крил удивлялся, почему столь многие мужчины и женщины год за годом стремятся повторять ритуалы, словно будучи пойманными в момент перехода от детства к взрослости. Он отлично понимал возбуждение погони, сладкое торжество побед, но для него это не стало причиной охотиться. А вот для многих стало.
"Неужели охота есть подготовка к войне? Кровь, вопли убиваемых... жестокое наше наслаждение болью? Какого мерзкого ядра касаемся мы в эти мгновения? Почему этот вкус нам вовсе не горек?"
Он не заметил даже следов живой эскеллы, хотя далеко отъехал от Дома Энес, от грустного Джаэна и его возбужденной дочери, далеко от мира свадеб, заложников и нарастающих трений в среде знати - но даже здесь, в холмах под огромным небом, сородичи нашли его трофеями смерти.
Годы назад, еще будучи слишком юным, погруженным в мечты, он воображал, как отправляется на поиски нового мира, без Тисте, без цивилизации, где можно жить одному, свободно... нет, возможно, не одному, он видел рядом ЕЕ, спутницу в великом приключении. Мир этот казался прошлым, но прошлым, которое не лицезрел ни один Тисте, и потому невинным. Он видел в себе жертву, не хищника; он как бы срывал шкуру наглого убийцы, и тогда приходил трепет страха.