Кванты. Как волшебники от математики заработали миллиарды и чуть не обрушили фондовый рынок
Шрифт:
Незадолго до окончания школы Эснесс отказался от сдачи LSAT (Law School Admission Test) — экзамена для поступления на юридические факультеты — и вместо этого записался на сдачу GMAT (Graduate Management Admission Test), экзамена для поступления на факультеты менеджмента. Он получил солидный балл и был принят сразу в несколько университетов. Его фаворитами были Стэнфорд и Чикаго. Решающим моментом для небогатого Эснесса стало то, что Чикаго компенсировал дорогу домой, а Стэнфорд — нет. Он прилетел прекрасным весенним днем — возможно, это был самый прекрасный и солнечный день в его жизни. Позже Эснесс в шутку будет называть это обманом и подлогом, а о себе говорить, что он единственный в мире человек, который предпочел Чикагский университет Стэнфорду из-за погоды.
Эснесс начал учиться в Чикагском университете, когда Юджин Фама и его коллега Кеннет Френч работали
В этом дуэте звездой был Фама. Он родился под конец Великой депрессии [55] и вырос среди суровых верфей бостонского района Чарльстон. Фама стал одним из первых экономистов, начавшим активно применять компьютеры. Еще будучи студентом Чикагского университета, в начале 1960-х он получил доступ к одной из крупнейших баз данных рынка ценных бумаг: Чикагскому центру исследований стоимости ценных бумаг, более известному как CRSP (Center for Research in Security Prices, произносится как crisp — «хруст»).
55
Информация из интервью с Фамой.
Выбирая предметы для преподавания, Фама обнаружил, что университет не предлагает никаких курсов по разработкам Гарри Марковица — бывшего студента Чикагского университета, использовавшего методы количественного анализа, чтобы показать, как инвесторы могут максимально увеличить прибыль и снизить риски, диверсифицируя свои портфели. Как гласит любимая пословица квантов, «не клади все яйца в одну корзину».
Фама начал преподавать теории Марковица в 1963 году. Вскоре он добавил в программу работы Уильяма Шарпа — протеже Марковица, пионера в разработке концепции беты, измерении чувствительности акций к волатильности рынка. Акции с уровнем беты выше среднерыночного считались более рискованными, а акции с более низкой бетой были более безопасными. Чем больше риск, тем выше потенциальная прибыль — но и тяжелее потери. У акций с уровнем беты 1 волатильность такая же, как у рынка в целом. Банальные голубые фишки вроде AT&T обычно имеют низкую бету. A уровень беты 2 — чрезвычайно волатильные акции: зачастую высокотехнологичные выскочки, например Apple или Intel. Знаешь бету акций — значит, имеешь представление о связанном с ними риском.
Результатом трудов Фамы стал первый в Чикаго курс лекций по современным финансам под названием «Теория портфеля и фондовые рынки» (Фама читает его по сей день). В своих исследованиях он активно использовал университетские базы данных по ценам на акции, а также компьютеры. Он провел множество экспериментов, выискивая скрытые модели.
К 1969 году Фама вычленил из всех собранных за время преподавания идей и из расчетов, проводившихся на мощных компьютерах в течение многих лет, первую формулировку краеугольного камня современной теории портфеля: гипотезу эффективного рынка.
Много лет ученые писали об эффективности рынка. А гипотеза Фамы была самым аргументированным и лаконичным доказательством того, что рынок нельзя обыграть. Основная его идея в следующем: любая значимая новая информация об акции моментально влияет на ее цену, что делает ее «эффективной». Фама представил себе крупный, развитый рынок с большим количеством игроков, постоянно охотящихся за последними новостями о компаниях. Вбросить новую информацию (посредственный отчет о прибыли, уход CEO, большой новый контракт) — все равно что кинуть кусок сочного сырого мяса в пруд с пираньями. Оглянуться не успеешь, как от мяса ничего не останется.
Раз уж вся имеющаяся информация отражена в цене акций, а будущее нельзя предугадать в принципе, предсказать рост или падение акций невозможно.
Будущее зависит от случая, как брошенная монетка, подчиняющаяся законам броуновского движения, или прогулка пьяницы по улицам ночного Парижа.
Марковиц и Шарп, который в 1990 году получит Нобелевскую премию по экономике (вместе с Мертоном Миллером), еще в 1950-е годы начали закладывать фундамент гипотезы эффективного рынка.
Еще одной ключевой фигурой стал Луи Башелье — скромный французский математик, предположивший, что цены на акции движутся по законам случайного блуждания. В 1954 году экономист из MIT Пол Самуэльсон — еще один будущий нобелевский лауреат — получил открытку от Леонарда Джимми Сэвиджа, статистика из Чикаго. Тот копался в библиотечных книгах, и случайно ему в руки попался труд Башелье, давно забытый за те полвека, которые прошли с момента его написания. Сэвидж хотел знать, слышал ли Самуэльсон об этом малоизвестном французе. Оказалось, слышал, хотя работу его никогда не читал. Самуэльсон немедленно раздобыл книгу и был очарован ее аргументацией.
«Поскольку будущее движение рынка — подброшенная монетка с вероятностью 50/50, — писал Башелье, — математическое ожидание биржевого дельца равно нулю». [56] Самуэльсон уже начал думать о финансовых рынках. Его интерес возрос в 1952 году после неоднозначной речи Мориса Кендалла, ученого-статистика из Лондонской школы экономики. Кендалл проанализировал различные данные, включая индексы рынка ценных бумаг, цены на пшеницу и хлопок, в надежде найти что-то вроде модели, которая показала бы предсказуемость движения цен. Он не нашел таких моделей и сделал вывод, что данные казались «блуждающими, будто раз в неделю Демон Случая вытягивает случайное число из генеральной совокупности, имеющей симметричное распределение». По словам Кендалла, это «что-то вроде экономического броуновского движения».
56
Цитата из книги: Engine, Not a Camera: How Financial Models Shape Markets. P. 63.
Самуэльсон понял, что это бомба. Он пришел к тому же выводу, что и Башелье: инвесторы попусту теряют время. С точки зрения математики обыграть рынок невозможно. Всем Торпам мира следовало бросить свои компьютеры и формулы и освоить какую-нибудь другую, более продуктивную профессию, например стать стоматологами или сантехниками. «Разбогатеть в Лас-Вегасе, на Черчилль-Даунс [57] или в местном офисе Merrill Lynch непросто», — написал он.
В то время Самуэльсон становился серым кардиналом среди экономистов. Если он считал, что рынок подчиняется законам случайного блуждания, то все должны были с этим согласиться или иметь очень веские основания, чтобы думать иначе. Большинство и согласилось, включая выдающегося студента Самуэльсона Роберта Мертона, одного из создателей формулы оценки опционов Блэка-Шоулза. Еще одним его последователем был Бертон Мэлкил, который впоследствии написал книгу «Случайная прогулка по Уолл-стрит». [58]
57
Черчилль-Даунс — ипподром в штате Кентукки, открытый в 1875 году и ставший неизменным местом проведения скачек Kentucky Derby. Прим. ред.
58
Книга издана на русском языке: Мэлкил Б. Случайная прогулка по Уолл-стрит. Минск: Попурри, 2006. Прим. ред.
И все же именно Фама сложил все воедино и сделал гипотезу эффективного рынка центральной идеей современной теории портфеля.
Представление о том, что рынок — эффективная, работающая случайным образом машина по образованию цен — приводит к ряду странных следствий. Фама говорил об огромном мире, который кишит инвесторами, находящимися в постоянном поиске неэффективностей, как голодные пираньи, кружащие в ожидании свежего мяса. Без голодных пираний, пожирающих сочные неэффективности, рынок никогда бы не стал эффективным. А разве они могут жить без свежего мяса? Нет мяса — нет пираний. Нет пираний — нет эффективного рынка. Этот парадокс по-прежнему ставит в тупик сторонников гипотезы эффективного рынка.
Еще одно следствие эффективности рынка таково: если гипотеза верна, утверждать, что цены на рынке задраны или слишком низки, невозможно. Когда индекс Nasdaq взлетел выше отметки 5000 в начале 2000-х, согласно гипотезе эффективного рынка нельзя было утверждать, что речь идет о пузыре. А рынок недвижимости в 2005 году, когда цены на жилье по всей стране за пару лет взлетели вдвое, а то и втрое? Никакого пузыря.
Несмотря на такие сложные головоломки, гипотеза стала доминирующей в академических кругах, стоило Фаме пустить о ней слух. Это была прямая атака на инвестиционную индустрию, построенную на представлениях о том, что люди, владеющие правильными методами и инструментами, могут обыграть рынок.