Квартира без номера
Шрифт:
– …Так вот, значит, поймали меня как мышь в мышеловку, – продолжала свой рассказ женщина. – Куда денешься, куда побежишь, когда вокруг шуцманы. «Ваше удостоверение!» – «Но послушайте, где же мне взять удостоверение, если я только через три дня должна приступить к работе!» Они в ответ только зубы скалят. А ведь это чистая правда. Я договорилась с одним дальним родственником – он какой-то там начальник над газетными киосками. Вообще-то мы с ним давно не в ладах. Сами знаете, как приходится с богатыми родственниками. Но на этот раз он все же мне помог. Предчувствие у меня такое было… Думаю, надо куда-нибудь пристроиться. А в Германию – ни за что! Лучше уж с собой покончить… Что же мне теперь делать?..
Куренберг не торопился с ответом. Слова «газетный киоск» глубоко заинтересовали его. Лучшего места для распространения листовок нельзя было и придумать! Если бы только удалось посадить туда своего человека!.. Куренберг боролся с соблазном убедить эту женщину покинуть Ригу, уговорить ее, чтобы она предложила свое место кому-нибудь другому…
– Чего же вы волнуетесь? Вам больше ничто не угрожает. Через несколько дней начнете работать, получите удостоверение, и все будет в порядке. А до тех пор можете прятаться у меня.
– Остаться в Риге? – возмутилась женщина. – Ни за что! Кто знает, еще забудешь удостоверение дома и, не ровен час, опять схватят. Пусть думают, что я утонула! Лучше поеду в деревню, наймусь работать за одни харчи, а в Риге не останусь… Все время будешь тут вспоминать эту страшную ночь… Нет, ни за что я здесь не останусь!..
Теперь мастер с чистой совестью мог изложить ей свою просьбу.
Устроить на это место его родственницу? Конечно! Ведь Куренберг ей спас жизнь… Пожалуйста! Она с удовольствием окажет эту услугу!
Довольный успехом, Куренберг спустился вниз по скрипучей лестнице. На дворе сильный ветер вырвал из мундштука сигарету. Пришлось бегом догонять уносимый ветром окурок. Но он теперь вымок и никуда не годился. Мастер в сердцах сплюнул – не надо было во время дежурства столько дымить, может, хватило бы курева на весь день.
Увидев издали толчею у автобусной остановки, он решил пройтись пешком. Времени было достаточно, и к тому же мастер надеялся, что прогулка по свежему воздуху прогонит усталость после тяжелой ночи. Подняв воротник пальто и засунув руки глубоко в карманы, он зашагал быстрее. К воротам завода Куренберг подошел как раз в ту минуту, когда они открылись, чтобы выпустить людей, отработавших смену. Мастер задержался у ворот ровно столько, чтобы сложенная вчетверо папиросная бумажка незаметно очутилась в ладони у одного из выходивших товарищей.
Часом позже этот рабочий завернул в тихий переулок на окраине города и со двора постучал в окошко одноэтажного дома. Его впустил угрюмый человек с пышными усами пожарного. Он молча принял донесение и затем снова тщательно запер дверь.
21
Ночью у Висвальда Буртниека был сердечный припадок. Он впрыснул себе камфару и потом долго не мог заснуть: как известно, это лекарство – злейший враг сна. Скорей бы кончилась война! Тогда он непременно начнет серьезно лечиться. А пока все идет по-старому. И каждое утро Висвальд пытался успокоить неровно колотившееся сердце старинным изречением: «In tenebris lucet lux». Недаром еще древние римляне верили, что именно во тьме брезжит свет.
Чувствуя себя совершенно разбитым, Буртниек встал, чтобы приняться за работу. Но около одиннадцати к нему явился мужчина с пышными усами пожарного, и сообщение, принесенное связным, сразу же разогнало усталость. Висвальда охватила лихорадочная жажда деятельности. Хотелось тут же побежать вниз к Янису, но, увы, это запрещал закон конспирации. К счастью, следующим посетителем оказался сам Даугавиет.
– Пришел за советом… – начал Янис, но тут же осекся, заметив темные круги под воспаленными от бессонницы глазами друга. – Опять сердце? – Он скорее утверждал, чем спрашивал.
– Ерунда! – махнул Буртниек рукой.
– Нечего притворяться, старина! – Янис обнял Буртниека за плечи. – От меня не скроешь, у меня глаз наметан.
Слова Даугавиета тронули Висвальда. По сути дела, они ведь на поле боя, тут не до вздохов и громких соболезнований. Если товарищ ранен, его перевязывают и идут дальше… И все-таки Янис, на чьи плечи ложились заботы о типографии, о доставке бумаги и красок, о связи с корреспондентами подпольных изданий, о распространении нелегальной литературы, о жизни всех этих людей, всегда находил время, чтобы ободрить друга ласковым словом. Но попробуй-ка позаботься о нем – сразу же ощетинится, как еж.
– Вот еще, не хватало, чтобы больной осведомлялся о здоровье больного, – уклоняясь от прямого ответа, отшутился Буртниек.
– Ты обо мне? – удивленно переспросил Янис. – Но я ведь не болен!
Висвальд бросил эти слова просто так, без определенного намерения, но теперь ему уже не хотелось отступать.
– А сердце? Не пытайся меня убедить, что у тебя с сердцем все в порядке. – Он говорил искренне и серьезно. – Будто я не вижу, как тебе тяжело… Почему бы не сказать Наде обо всем открыто…
Янис покраснел, отдернул руку от плеча Буртниека.
– Не болтай чепухи! – резко прервал он Висвальда. Но потом вполголоса добавил: – У Нади муж… Кроме того… ты сам понимаешь, что… Вообще все это ерунда! – И он решительно перевел разговор на другую тему: – А ты держишься молодцом!.. Ничего, старина, потерпи еще годик… Кончится война, и мы поедем с тобой на юг, в теплые края… Надя рассказывала мне о Кавказе – она там как-то отдыхала с мужем… Представь себе, какая красота – кругом пальмы, настоящие пальмы, солнца сколько угодно и ни одного фашиста! Вот там мы с тобой и подлечимся. – И, вздохнув, Янис добавил: – И забудем все свои невзгоды…
– Согласен! – улыбнулся Буртниек. – Вместе с тобой и с Надей! – подчеркнул он.
– Если у мужа не будет возражений, почему бы и нет?
Буртниек снова стал серьезным:
– Слушай, Янис, ты веришь, что он жив?
– Откровенно говоря – нет. Ведь мы запрашиваем всякий раз, когда посылаем отчеты в центр. Будь уверен, товарищи там, в Москве, сделали все возможное, чтобы найти его… Но что поделаешь? «Для веселия планета наша мало оборудована – надо вырвать радость у грядущих дней».