Квест империя
Шрифт:
Йёю отпустил слуг и тенью пошел по спящему дому. «Домовой» услужливо включал ночное освещение в любом помещении, в которое входил Йёю, закрывал за ним двери и гасил огни, не мешая Йёю думать о «разном».
А подумать было о чем. Последний год он прожил, как дерево. Катастрофа, случившаяся в Тхолане в восьмой день первой четверти месяца птиц, обрушила его на дно настолько глубокой пропасти, что дважды за это время он позволил себе усомниться в безошибочности выпавшего жребия. Дважды он задался вопросом, не лучше ли было ему умереть, как умерли многие. Естественно, это было малодушие, природная слабость рожденных от женщины. Разумеется, он отдавал себе в этом полный отчет.
Как и следует носящему меч, он побывал в храме Айн-Ши-Ча [72] и принес положенные жертвы. Тем не менее река не течет в гору, и человек есть лишь то, что
72
Айн-Ши-Ча – один из трех старших богов/богинь аханского пантеона. Боги верхнего неба имеют, по аханской традиции, двойную сущность, выступая, в зависимости от ситуации, то в своем мужском, то в женском воплощении.
Йёю вернулся в свою спальню, пересек ее по диагонали, бросив мимолетный взгляд на постель, где, разметавшись во сне, спала на алых простынях его новая игрушка, и вошел в кабинет. Его кабинет был точной копией знаменитой писчей комнаты герцога Йёю-Ян, деда его деда, но Йёю не чувствовал сейчас настроения к поминовению славных предков. Он просто пришел к себе в кабинет. Постоял у окна, глядя, как наливается горизонт серебряной кровью Четвертой Сестры, и повернулся к книжным полкам. Весь четвертый уровень занимали его собственные книги. Йёю подошел к стеллажам, сдвинул в сторону почти невидимое из-за своей прозрачности стекло, и взял с полки маленький томик в переплете из кожи ягненка. Это была его предпоследняя книга. «У Начала Времен». Он погладил пальцами переплет, осторожно коснулся золотого тиснения на обложке и, наконец, открыл четвертую главу, которая называлась «Рыба, выпрыгнувшая из воды». «Вот утро, – прочел он строки, которые на самом деле знал наизусть. – Вот небо, полное света. Вот она, входящая в текучее серебро реки». «Привычка жить сильнее меча», – сказал Первый император. Он был прав. Привычка думать, как и привычка писать, сродни привычке длить существование. Дерево жило своей жизнью, пускало корни, отращивало ветви, украшалось листьями, а волк, умиравший под его корой, все еще охотился в степи. Пусть даже эта охота была лишь воспоминанием, сном о настоящей охоте.
Сейчас, стоя около стеллажей, Йёю перелистывал книгу. Его глаза скользили по строчкам, а память, опираясь на слова и образы, как путник, идущий по камням через горную реку, пробиралась в заброшенные сады прошлого.
В ту ночь, задержавшись у императора позже обычного, он остался ночевать во дворце. Нет, не так. Вернее, все так, но аудиенция закончилась в половине девятого, и он еще вполне мог отправиться в свой городской замок, но встретил сенатора старшего Йо – покойного сенатора, – и они засиделись за вином и воспоминаниями о юности, проведенной в Южном Ахане. А потом, когда сенатор, не переживший той ночи, оставил его, ехать домой было и в самом деле поздно, и Йёю пошел в свои апартаменты в западном крыле дворца.
«Капли воды на ее плечах и груди. Солнце еще не выпило сладчайшего вина этого утра», – прочел Йёю и вспомнил.
Разговор в комнате для интимных бесед был, как всегда, о многом и, казалось, ни о чем. Но так только казалось. В беседах, которые они вели уже больше трех десятков лет, всегда жила мысль. В них всегда была система, которую не всегда было легко выявить. Постороннему было не догадаться, что этот старый человек – император как раз переступил порог шестого полустолетия – полон юношеской энергии, но энергии, накрепко связанной волей и интеллектом императора, которые эту энергию и направляли. Развращенный невероятным могуществом, властью, приближающейся к божественной, отягощенный собранием самых разнообразных пороков, личных и наследственных, император мог быть и самодуром, и жестоким тираном, и безумным властителем, оставаясь при этом одним из умнейших людей эпохи. Таков был парадоксальный характер старого императора. Йёю был одним из немногих, кто знал это наверняка. С ним император не лицемерил и не играл, позволяя себе быть самим собой.
Так вот, в тот вечер, среди прочего, император обратил внимание Йёю на то, как изменилось лицо высшей аристократии за последние годы. Когда император говорил про «последние годы», он, что неудивительно в его возрасте, имел в виду как минимум последнее полустолетие. Но вспомнил император человека,
– Ты помнишь среднего Ё Чжоййю? – спросил император. Он назвал Ё так, как того называли только близкие ему люди. Сероглазый Ё. Ё Чжоййю.
– Разумеется, – ответил Йёю.
– Он был славным танцором, не правда ли?
– Да, – согласился Йёю.
– Вчера я говорил с первым Ё. Это его племянник четвертого разделения.
Накануне был праздник Плодородия, и по обычаю, освященному традицией, насчитывавшей три тысячи лет, церемонию в летнем храме Айна-Ши-На проводил сам император при участии глав всех ста семи родов Золотого Круга.
– Ни с одним из них мне не удалось бы вспомнить свою молодость.
На этой мысли стоило задержаться, и, идя в свои апартаменты, Йёю обдумывал именно персональный состав палаты. Смерть всегда была повседневной подробностью роскошного существования первых людей империи. А причины их смерти зачастую были не менее экзотичными, чем поведение. Особенно в определенном возрасте. Ничего удивительного. «Мечи императора могут сломаться, но они не должны ржаветь». С другой стороны, Йёю понял сейчас, что, увлекшись тактикой, уже давно пренебрегал стратегией. Болезнь известная, чреватая многими бедами. Как верно заметил по этому поводу Счайшвар еще десять веков назад: «Если ты занят только поисками хлеба на день сей, чем станешь кормить свою семью завтра?» Казалось бы, простой и очевидный факт: за последние семьдесят лет сменились все первые и большая часть старших в первой дюжине и в Золотом Круге. А он этого не заметил. Не обратил внимания. Не задумался. Но может статься, что это ошибочное мнение. Или, возможно, смена поколений всегда происходит подобным образом. Вычислитель легко развеет любые сомнения. Это ведь статистика, а не анализ. Вычислитель даст ответ. Если, конечно, ты знаешь, что спросить.
«Почему император вспомнил про Ё Чжоййю?» – спросил он себя, входя в каминную.
В свое время Ё был очень близок к императору. Он даже считался загонщиком левой руки на императорских охотах. Но та весна, которой радовался любимец императора, отцвела почти сто лет назад.
«Так почему же Блистающий вспомнил об умершем семьдесят лет назад человеке?» – повторил свой немой вопрос Йёю, проходя в кабинет и усаживаясь перед вычислителем. Он уже хотел сформулировать запрос вычислителю, когда увидел, что полчаса назад на его имя пришло любовное послание от маленькой Мсчебш [73] . Девочка соскучилась и писала ему в вечерний час стихами, выдававшими слабое знакомство с каноном и недостаточную дисциплину чувств. Впрочем, эти неказистые строки хорошо передавали нежность, чувственность и молодую животную силу его лошадки, его Мсчебш. Йёю прочел ее письмо, и сердце его пропустило два такта.
73
Мсчебш – жеребенок.
«Поздно, – сказал он себе. – Уже поздно. Ты умер, и только твоя тень, опоздавшая узнать об этом, все еще имитирует жизнь».
Йёю налил себе вина – он предпочитал не вызывать императорских рабов без крайней необходимости – и вернулся к терминалу.
«Ничего не изменилось, – сказал он своей тени. – Продолжай. У тебя это неплохо выходит».
Он как раз заканчивал писать ответное послание, избрав для него наиболее доступный Мсчебш стиль «сладкого» стиха, когда двери, запертые изнутри, распахнулись и в кабинет ворвались гвардейцы. Солдат было двое, третий – десятник-ветеран. Все они были в штурмовой броне, но все же не забыли прикрепить к рукавам пурпурные шевроны Мясников Лабруха.
«Разве они пришли не за моей кровью?» – удивился Йёю и встал им навстречу. – «Если так, то, значит, у меня есть шанс пережить кое-кого из моих заклятых друзей».
Он склонил голову и произнес положенную формулу, подразумевающую, что он не в курсе того, что происходит на самом деле.
– Весь во власти императора, – сказал Йёю, протягивая вперед руки ладонями вверх. – Жизнь и смерть на ладонях Самца. [74]
Гвардейцы поняли его правильно, именно так, как он этого и хотел, и, поскольку приказа убивать писателя у них не было, повели себя как мужчины с мужчиной. Вежливо и быстро они обыскали Йёю, извлекли из его вычислителя процессор и накопитель и пригласили его следовать за ними. На самом деле уже за дверью его апартаментов гвардейцы разделились, и конвоировать Йёю отправился лишь один из них.
74
Самец, Медведь – верховное божество в триаде старших богов/богинь аханского пантеона.