Kyrie
Шрифт:
Да, но человек ли Элоиза Вэггонер? По меньшей мере, мутант: любой из тех, кто способен мысленно общаться с живым огненным шаром, несомненно, представляет собой нечто подобное.
— И что вы слушали?
— Баха. Третий Бранденбургский концерт. Ему, Люциферу то есть, не нравится современная музыка. Мне тоже.
«Как же, как же», — подумал Шили, но вслух сказал:
— Мы стартуем через полчаса. Куда попадем — неизвестно. Так близко к Сверхновой люди никогда еще не подходили. Одно можно сказать с абсолютной уверенностью: если поле защиты сядет — крышка. Такой дозы жесткого излучения
— Да, капитан, — ее голос, перейдя на шепот, утратил обычную хрипловатость.
Шили вглядывался в точку где-то за нею, за обсидиановыми глазами счетчиков и контроллеров, как будто пытался пробуравить сталь и заглянуть прямо в Космос. Он знал, что там летит Люцифер.
Алый огненный шар двадцати метров в диаметре, отливающий белизной, золотом, голубизной; языки пламени мечутся вокруг, словно волосы Медузы, а сзади пылает в несколько сотен метров кометный хвост. Сияние, неземная краса, частица ада.
То, что следовало за кораблем, было не самой меньшей из его забот.
Шили судорожно ухватился за научные объяснения, хотя они были немногим лучше домыслов. В двойной звездной системе Эпсилон Ауриге, в заполненном газом пространстве, пронизанном энергетическими полями, шли процессы, которые невозможно воспроизвести в лабораторных условиях. Шаровые молнии там в чем-то соответствовали первичным органическим химическим соединениям на Земле. В системе Эпсилон Ауриге магнитогидродинамика свершила то, за что на Земле следует благодарить химию. Появились стабильные плазменные вихри, они росли, усложнялись и миллионы лет спустя превратились в нечто, что следовало уже называть организмами. Это были существа, сотворенные из ионов, нуклонов и силовых полей. Их метаболизм основывался на электронах, нуклонах и рентгеновском излучении, они длительное время сохраняли стабильную форму, размножались, способны были мыслить.
Но о чем мыслить? Те немногие телепаты, которые контактировали с ауригейцами и которые первыми сообщили человечеству об их существовании, так и не смогли объяснить это достаточно понятно. Да и сами они были людьми, по меньшей мере, странными.
— Я хочу, чтобы вы сейчас с ним связались, — произнес вслух капитан Шили.
— Да, капитан, — Элоиза приглушила музыку.
Ее глаза распахнулись. Ее мозг (насколько он надежен как передатчик?) пересылал слова капитана дальше — тому, кто летел рядом с «Вороном» на собственной реактивной тяге.
— Внимание, Люцифер! Ты слышал все это раньше, но я хочу убедиться в том, что ты все понял правильно. Твоя психика так непохожа на нашу. Почему ты согласился лететь с нами? Я этого не знаю. Техник Вэггонер говорит, что ты очень любопытен и любишь приключения. Это правда?
Впрочем, не важно. Мы отправляемся в путь через полчаса. «Вынырнем» в точке, отстоящей от Сверхновой на пять миллионов километров. Там приступишь к работе ты. Только ты можешь проникнуть туда, куда мы — ни за что не решимся, и осмотреть то, чего мы никогда не увидим, а потом рассказать больше, чем все наши приборы вместе
Так вот. Чтобы прикрыть тебя гиперполем и при этом не повредить твое тело, нам придется выключить защитные экраны. Мы «вынырнем» в зоне смертельного для нас излучения. Ты должен будешь немедленно уйти в сторону от корабля, потому что генератор экранов включится ровно через шестьдесят секунд после появления корабля в пространстве. При этом возможны следующие осложнения… — Шили перечислил их. — Это те только, которые мы можем предвидеть. Может случиться, что мы попадем в такой кавардак, о котором и понятия не имеем. Если хоть что-то покажется тебе опасным, немедленно сообщи нам и готовься к возвращению. Ты понял? Повтори.
Слова потоком лились из уст Элоизы. Она все повторила правильно, но не умолчала ли о чем-либо еще?
— Очень хорошо, — Шили заколебался. — Если хочешь, можешь снова включить свой концерт. Но в ноль минус десять выключи — с того момента начнется стартовый отсчет.
— Да, капитан, — она не смотрела на него.
— Почему он то и дело повторяет одно и то же?
— Боится, — ответила Элоиза.
— Можешь мне показать?.. Нет, не делай этого. Чувствую, что это приносит боль. Не хочу, чтобы тебе было больно.
— Я и так не могу бояться, когда твои мысли меня поддерживают.
(Ее наполнило тепло. В нем была радость, язычки пламени, пляшущие над отцом-ведущим-ее-за-руку-в-один-прекрасный-день-когда-она-была-еще маленькой-и-они-пошли-за-полевыми-цветами; язычки пламени над силой, кротостью, Бахом и Богом.)
Люцифер лихо облетел корабль. Искры танцевали за ним.
— Подумай еще цветы. Пожалуйста.
Она попыталась.
— Они как…
(Картинка, настолько четкая, насколько это вообще возможно для человеческого мозга, фонтан гамма-лучей в световом пространстве, везде свет.)
— Как ты можешь это понимать… — прошептала она.
— Ты за меня понимаешь. Я не мог любить это, пока не появилась ты.
— Но у тебя было столько всего иного! Я пытаюсь это почувствовать, но я ведь не сотворена для того, чтобы понимать, что такое звезда.
— А я — что такое планета. Но мы дотрагиваемся друг до друга, соприкасаемся.
Ее щеки вновь запылали. В голове струилось, переплетаясь в контрапунктах с маршевой музыкой: «Я затем и прилетел, ты знаешь? К тебе. Я жар и пламень, я никогда не знал прохлады воды и твердости земли, ты мне их открыла. Ты лунный свет над океаном».
— Нет, — ответила она. — Пожалуйста, нет.
Удивление.
— Почему? Разве радость тоже приносит боль? Ты не привыкла к ней?
— Я… думаю, не привыкла, — она тряхнула головой. — Нет! Черт бы меня подрал, этого еще не хватало — себя жалеть!
— Но почему жалеть? Разве весь мир — не для нас? Разве в нем мало звезд и песен?
— Да. Тебе доступно все это. Научи меня.
— Если ты взамен научишь… — мысль оборвалась. Остался безмолвный контакт, такой — она так себе это представляла — случается между любовниками.