Кыся
Шрифт:
Два чужих голоса принадлежали знаменитому русскому старику-мошеннику - специалисту по изготовлению любых документов, и его новой жене - симпатичной толстухе, бывшей в свое время секретарем партийной организации отдела народного образования города Кимры. Что за город, понятия не имею!..
В разговоре она все время старалась напомнить обо всем этом, чтобы ее не приняли на ранг ниже, чем, как ей казалось, она того заслуживает.
Бойко переводя эту чушь на немецкий язык для Хельги, Руджеро и Эриха, старик тоже не мог сдержать
Несмотря на холодный день, старик был разодет в национальный баварский костюм, который ему очень шел: короткие кожаные штанишки, высокие шерстяные чулки грубой вязки, толстые тяжелые башмаки, расшитая рубаха с тесемочкой-бантиком вместо галстука, какая-то жилетка-расписуха, и легкомысленная зеленая шляпчонка с короткими полями и веселым султанчиком.
То ли европейские тюрьмы закалили старика, то ли он с рождения был такой двужильный, но - маленький, худенький, голенастый, - он был удивительно деятелен, подвижен, и безумно хотел казаться моложе своих верных семидесяти пяти лет. Что ему несомненно и удавалось!
Так же задорно и щеголевато выглядел его старенький "Фольксваген". На таких древних "фольксах" даже у нас в России уже стесняются ездить. А этот - сверкал, изнутри был обвешан разными куколками и обезьянками, а снаружи обклеен яркими гербами других стран. Наверное, это были страны, в тюрьмах которых когда-то сидел старик. А так - чего бы это ему их клеить, подумал я...
Старик увидел меня, по-детски всплеснул руками и воскликнул:
– Какой прекрасный экземпляр!.. Какой экземпляр!
И, весело разглядывая меня выцветшими от старости голубыми глазками, вдруг неожиданно добавил по-русски:
– Ну, и Кыся!.. Ай да Кыся...
Тут я жутко зауважал этого нелепого суетливого старого живчика в шляпке с султанчиком!
Хельга вчера как раз много о нем рассказывала. Ведь больше пятидесяти лет человек не был в России. Онемечился вплоть до баварского костюмчика, который сидел на нем в десять раз лучше, чем на многих настоящих баварцах. Я их в "Биргартене" Английского парка навидался!
За полжизни отсидок старик изучил пять иностранных языков в тюремных камерах чуть ли не всей Европы. По-немецки говорил, как доктор филологии Мюнхенского университета! И ходил старик не в немецкую кирху грехи свои замаливать, а в православную русскую церковь. И жены были все русские! И своей последней женой - толстухой из города Кимры (кто-нибудь помнит, где это?) гордился самым трогательным образом. Ее молодостью в сравнении с его возрастом, ее прошлой секретарской деятельностью в родной когда-то коммунистической партии, от которой он и улепетнул на Запад еще полстолетия тому назад...
И за эти полвека не растерял русский язык. Не поднимал глазки к небу вроде наших Котов-эмигрантов, не спрашивал фальшивым голоском "как это называется по-русски?.." А, наоборот, назвал меня, как говорил Шура Плоткин, "самым что ни есть, исконно-посконным" российским словом - "КЫСЯ". Не "КИСА", а именно - "КЫСЯ", сознательно сделав в этом слове фонетическую ошибку! Очень мне это в старике понравилось!
– Сейчас снимем три фото, - сказал старик.
– Два, как в уголовной картотеке - в профиль и анфас, для русских документов, и еще одно фото для рекламы. Тут нужно, чтобы ваша Кыся выглядела посвирепее: с прижатыми ушами, раскрытой пастью, клыки - напоказ... Ну, и так далее!
Он рысцой смотался к своей машине и приволок оттуда фотоаппарат. Я такой в жизни не видел. У нас с Шурой в Петербурге был совершенно другой.
Старик подошел ко мне совсем близко, нацелился на меня аппаратом и нажал кнопку. Послышалось легкое жужжание и прямо на меня стал выползать бумажный квадратик.
– Раз!
– сказал старик, перехватил квадратик, передал его Хельге и спросил у Эриха: - Кто из вас с ним наиболее близко контактирует?
Эрих растерянно посмотрел на меня, попытался открыть было рот, но его опередил Руджеро Манфреди:
– В основном, конечно, фрау Шредер. А что?
– Фрау Шредер, не могли бы вы попросить вашего котика сесть?
– спросил старик.
– А я бы его снял в профиль...
"Надо же все так усложнить?!" - подумал я и тут же сел, повернувшись к старику в профиль.
Мало меня Шура фотографировал!.. А то я не знаю, как себя вести перед камерой!
Эрих Шредер разволновался и стал заглядывать всем в глаза, словно хотел сказать: "А я вам что говорил?!!" Хельга и Руджеро испуганно переглянулись.
– Грандиозный кот!
– по-русски пробормотал старик и сделал снимок моего профиля.
Из аппарата снова полез темный бумажный квадрат. Я присмотрелся к первому квадрату в руке у Хельги и увидел очень хорошую цветную фотографию собственной морды.
Вот это аппаратик! Нам бы с Шурой такой!.. Чтобы не мудохаться с проявкой пленки, увеличителем, сушкой, - словом, со всем тем, с чем обычно возится Шура, устраивая дикий бардак в ванной и кухне. Можно, конечно, отдавать пленку в лабораторию, но, как говорит мой Плоткин, - "тут никаких штанов не хватит..."
– Ну, а теперь, главный снимок - для рекламы!
– торжественно сказал старик.
– Фрау Шредер, вы не могли бы попросить вашего Кысю оскалиться? Причем, пострашнее.
– Как вы это себе представляете?
– рассмеялась Хельга.
– Я должна ему промяукать что-то оскорбительное? Или промурлыкать какую-нибудь гадость, чтобы он вышел из себя?
– Надо в него просто ткнуть палкой!
– тупо предложил Руджеро Манфреди.
"Еще чего! Только попробуй, болван итальянский!"- подумал я и показал Манфреди, что может с ним произойти, если он ткнет в меня палкой.