Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987)
Шрифт:
— Ну, — сказала я, — надеюсь, было что-нибудь и более приятное. Я рада, что этогоя не видала.
Повесть я в самом деле кончила (я ее пишу недельки по две в год с 49 г.) [174] , но, кончив, сильно усумнилась в ее достоинствах.
Уж очень по-женски, уж очень «кишки и нервы наружу». Моя первая [175] была сдержанная, не о себе и не от себя, а эта — в форме дневника — очень уж открытая. Вам я ее покажу (когда она окажется в удобочитаемом виде), но, показывая, буду чувствовать себя неловко. И, однако,
174
«Спуск под воду».
175
Первая — «Софья Петровна».
Сейчас еду навещать Анну Андреевну, у которой за короткий период второй сильный сердечный приступ.
Дорогой Алексей Иванович.
Вашу статью я прочитала уже дня три назад, специально ходила в ДЦК [176] . Статья хорошая, правдивая и добрая. Меня несколько огорчило, что Бронштейн там без инициалов — ведь фамилия очень уж распространенная, инициалы нужны. (Митя про себя говорил; «Я — еврейский Иванов».) Но это, конечно, сущий вздор. Мне радостно было увидеть и его и С. К. [177] фамилии в печати после такого долгого молчания.
176
О какой статье идет речь, установить не удалось.
177
С. К. Безбородова.
И портрет С. Я. удачный, мне понравился.
Дорогой Алексей Иванович.
Какие у Вас сейчас, наверное, трудные дни.
Я Евгения Львовича больным никогда не видала. Я помню и буду его помнить всегда молодым, желтоглазым, веселым, тихо и метко острящим — даже не острящим, а источающим юмор [178] . Он был так похож на свои пьесы: такой же добрый и острый.
178
Речь идет об Е. Л. Шварце, который скончался 15 января 1958 г.
_____________________
Сегодня я получила корректуру того куска моей статьи, который идет в «Вопросах литературы». («Республика», «Повесть о фонаре», «Часовой», «Одногодки», «Солнечное вещество»), Я прочитала верстку, сдала ее. «Все?» — Все!.. А вечером звонок по телефону из редакции по поручению А. Г. Дементьева. Он спрашивает: чем я могу объяснить, что в Библиотеке Института Мировой Литературы не выдают на дом «Республику Шкид»? И далее поразительно (!): не надо ли на этом основании вставить несколько критических слов по адресу Белыха?
Я сказала, что поведение Библиотеки можно объяснить только ее неосведомленностью; что же касается критических фраз по адресу Белыха — то из подобных соображений я не имею обыкновения вставлять их…
Что — восстановлен уже Белых в Союзе? И — как Вы думаете: почему
Я бы с гораздо большим удовольствием вставила несколько фраз совсем на другую тему…
Дорогая Лидочка!
Спасибо, что вспомнили меня и пожалели. Мне, действительно, очень худо. Я знал, что Е. Л. скоро умрет, знал, что дни его — считаны, но не думал, что эта утрата ранит меня так больно.
Дорогая Лидия Корнеевна!
Я не написал Вам вчера о Грише Белых. Почему сведения о его реабилитации не дошли до библиотек — не знаю. Не думаю, чтобы вообще это практиковалось. Кто этим будет заниматься?
Суд, прокуратура, союз писателей? Или родственники и друзья покойного? Вероятно, об этом (т. е. о реабилитации) узнают только тогда, когда выходит книга или появляется сообщение об издании какой-нибудь книжки. Книги Белых пока стоят лишь в планах Детгиза (с «Республикой Шкид» тянут, «Дом веселых нищих» собираются выпустить к 40-летию комсомола, просили меня написать предисловие).
Восстановили ли Г. Г. Белых в правах члена СП — тоже не могу сказать. Соответствующее заявление я подал еще в прошлом году, недавно с таким же заявлением обратилась в ЛО СП дочь Белых — Таня. В Союзе я давно не был, хвораю, боюсь, что заявления еще не разбирались: некому было следить и подталкивать.
Посылаю Вам копию письма, полученного мною в прошлом году из Прокуратуры РСФСР. Может быть, оно Вам пригодится. Если Дементьеву незавереннаякопия покажется документом недостаточно убедительным — он может позвонить в Прокуратуру или в Московский Дом детской книги, который в свое время (в связи с подготовкой библиографического словаря детских писателей) прокуратуру уже запрашивал.
Евгений Львович не всегда и не со всеми был добрым. Последние слова его:
— Софронов — подлец.
Впрочем, не самые последние. Через минуту он сказал:
— Гитович…
По-видимому, ту же характеристику он относил и к этому малоприятному человеку.
Потом он сказал:
— Одиннадцать… Тридцать семь…
Потом:
— Мне осталось сорок две…
После чего началась агония. Те, кто был при этом, уверяют, что умер Евгений Львович ровно через 42 минуты.
А Евгений Львович в гробу казался моложе и живее, чем в жизни. Он очень быстро дряхлел, болезнь не давала ему передышки, все мы давно уже поняли, что он умирает. Но сейчас, когда он лежит под снегом на Богословском кладбище, он вспоминается нам, как и тем, кто давно его не видел, молодым, здоровым и веселым.
Дорогой Алексей Иванович.
И за подробности последних часов Евгения Львовича, и за справку о Белыхе — спасибо. Справку я передала в редакцию с просьбой показать человеку, работающему в Библиотеке Мировой Литературы… Что будет с моей статьей — не знаю. Журнал отбивается от Кочетова, Еремина, Книпович (вот тоже страшная баба!), и редакции не до меня. Очевидно, Дементьев, который и сам не бог весть что (или, точнее, вполне ведомо, что) пытался, подобно Атарову, сохранить «оттенок благородства»; напр., не лаял на «Литературную Москву»; и этого не могут ему простить… А может быть, лаял, но с опозданием. И клика этого перенести не может. У них на этот счет строго.