Лабинцы. Побег из красной России
Шрифт:
Опередив колонну красных, выползавшую из-за переката, 1-й Ла-бинский полк атаковал ее в лоб. Короткое ружейно-огневое сопротивление — и красноармейцы побросали оружие и сдались. Подскакавший генерал Науменко немедленно бросил полк на север, чтобы занять хутор Аосев, поэтому полк не мог знать ни численности сдавшихся, ни того, из чего состоял их обоз, приблизительно в 30 упряжек. Возможно, там были орудия с зарядными ящиками и патронными двуколками.
Удивительно и то, что в двух полках пехоты у красных оказалось только 600 штыков, то есть по 300 человек в полку.
Указано, что «445-й полк почти
Если полки имели по 300 штыков, то 445-й полк должен быть тот, который был полностью захвачен 1-й сотней есаула Миная Бобряшева, отступавший от станицы Кавказской на северо-запад по шляху к Лосеву, видимо, для присоединения к своим главным силам. Он отходил двумя группами и на глаз, издали, на ровной местности, определялся приблизительно в 250 штыков.
Много конных атак совершили кубанские полки на пехоту красных. И кто в них участвовал, тот знает, что пехота, отстреливаясь, даже и упорно, не выдерживала духовно, безудержно несущейся на нее конницы с блеском шашек, шагов за сто бросала винтовки на землю, поднимала руки вверх и бежала навстречу казакам, как показатель «полной сдачи», прося милосердия — прося «не рубить их». И я не помню случая, чтобы казаки рубили уже сдающихся, безоружных. И в реляциях, считаю, о такой фантазии писать не нужно.
Так было и 16 февраля. Красные открыли огонь по полку, но, видя его бесплодность, побросали винтовки и побежали навстречу казакам с поднятыми вверх руками. Хотя так сдается пехота во всех армиях и всех государств.
В той атаке полк понес малые потери, но вот участник атаки, тогда молодой казак Михаил Енин, в своем письме сообщал, что «в бою под х. Лосевым погиб наш доблестный долголетний атаман станицы Уруп-ской Михаил Гамагин»98.
Сам же этот тогда молодой казак был награжден в Лосеве Георгиевским крестом IV степени по выбору своего взвода.
16 февраля красные продемонстрировали на станицу Кавказскую только несколькими орудийными выстрелами с севера по центру станицы и от станицы Дмитриевской. Дав несколько орудийных выстрелов, красные замолкли и отошли назад. Во всяком случае, больше орудийных выстрелов не было слышно. В это время главными своими силами из хутора Лосева они без боя заняли хутор Романовский и железнодорожный вокзал, находящийся на южной стороне хутора. Наших войск в хуторе не было. Все восемь полков конницы, пластуны и гренадерский батальон в 100 штыков находились в станице Кавказской в 7 верстах на восток от Романовского.
Ф.И. ЕЛИСЕЕВ ,
___
Нужно полагать, что на узловой станции Кавказская в ту ночь не было наших бронепоездов, если красные беспрепятственно заняли и самый вокзал, захватив в поезде до 100 казаков, куда-то отправляющихся.
Как и непонятно: зачем красные сделали «пеший налет» на хутор Романовский, отстоявший от хутора Лосева в 12 верстах? И почему они, пробыв в нем часа два, покинули его? И в то же утро все были захвачены в плен со всей своей материальной частью.
Для истории 1-го Лабинского полка считаю своим долгом свидетельствовать все то, что произошло на моих глазах и под моим командованием.
«Последнее прости»
В эти дни в нашем доме ежедневно гостили, обедали и ужинали некоторые офицеры-лабинцы. Временный полковой адъютант сотник Веприцкий безотлучно был со мной и жил в доме.
К старшему брату Андрею, есаулу и второму помощнику командира 1-го Кавказского полка, также ежедневно приходили друзья. Приятно и мне было встречаться с немногими старыми кавказцами, однополчанами и по мирному времени, и по Турецкому фронту. Холостяцкую молодежь прельщала наша младшая сестренка, щебетунья Надю-ша, гимназистка 6-го класса. Бывать в нашем большом и многолюдном доме всем было приятно. И наша добрейшая мать кормила всех безотказно. В доме всего было вдоволь — и жареного, и печеного, и засоленного в погребе из своего сада.
Откуда прошел слух — неизвестно, но жители станицы говорили, что «Войско отойдет в Грузию».
Под впечатлением этих слухов мать мне сказала: «Забирайте люцерну, сыночек, чтобы она не досталась этим поганцам-красным».
У нас было два сада. Верхний, по кочугурам, — фруктовый и овощной, а нижний, над Кубанью, — только под траву люцерну. Оба по 2 десятины каждый. Люцерну мы косили три раза за лето. В прошлом году, находясь «в опале» с фронта, я сделал два укоса косилкой, с помощью соседей перевез ее во двор и сложил в скирду.
Желание матери передал командирам сотен. Прибыли сотенные урядники — фуражиры, наложили мажары «по-хозяйски» и увезли к себе. Я понял, что мать отдает сено бесплатно, чтобы оно не досталось «этим поганцам-красным», которые придут, может быть, «завтра», и уж в наш-то дом ворвутся «первым долгом», и не поцеремонятся в своих желаниях.
Сотенные командиры, естественно, прибыли лично заплатить матери и вот слышат от нее: «Берите, деточки!.. Берите все, что надо для ваших казаков, ничего мне не жалко».
Удивленные, они обращаются уже ко мне. Говорю им, что мать отдала сено бесплатно. Но не тут-то было! Они и слушать не хотят. А я не могу фиксировать желание матери. Есаул Сахно, лучший друг нашего старшего брата, обратился к нему за содействием, доказывая, что «о бесплатности» не может быть и речи.
Брат подтверждает слова матери «о бесплатности». Полковник Булавинов смотрит в мою сторону удивленно, потом быстро встает, с сотенными командирами окружает мать и насильно вручает ей деньги, даже в повышенной стоимости цены на сено. Хотя тогда на все цены были неизвестны. Армия отступала, и все катилось «вниз».
Но самое замечательное здесь то, что наша мать, простая казачка, сотенных командиров называла «деточки». Это есть одна из характерных черт старинного патриархального казачества. Хорунжий Максим Порфи-рович Курочкин, проживавший под Нью-Йорком, тому свидетель.
В те немногие дни наш дом жил нежной и счастливой жизнью, окруженный вниманием и станичников, и, в особенности, офицеров 1-го Ла-бинского полка, предопределенный судьбою для того, чтобы потом, и очень скоро, ощутить самое большое горе, которое бывает в человечестве, это — разорение всего хозяйства красными и трагическую гибель всех членов семьи.