Лабиринт Данимиры
Шрифт:
Ну и в-четвёртых, Кайлеан Карагиллейн Третий спал и видел себя королём. Это было его предназначением, составляло смысл жизни, пепел предков — великих правителей — стучал в его сердце и всё такое. Он вообще чувствовал, что он король по жизни. Поэтому ему непременно надо было жениться только на принцессе, и не абы какой. Ему подходила только невеста с приданым в виде короны.
Я понимала, что это очень глупо, но всё-таки спросила:
— А любовь?
— А любовь здесь совершенно не причём, снизошёл до объяснений Кайлеан. Если на одну чашу весов положить какую-то там любовь,
— Доходчиво, — сказала я. — Но противно.
И мысленно добавила: а вот Чудовище был совсем не таким. Ему было совершенно всё равно, кто я такая, — он мог любить просто так. Это, оказывается, не всем дано — любить просто так.
Кайлеан пожал плечами.
— Я вообще удивляюсь, Данимира Андреевна, как вам удалось сохранить такую свежесть представлений о жизни. Как будто вам не триста лет, а восемнадцать.
Мне захотелось заплакать.
Я хрипло каркнула:
— Просто неприятно обнаруживать такую меркантильность у современной молодёжи, Кайлеан Георгиевич. В моё время принцы были куда как романтичнее, трава зеленее, а солнце светило ярче. Впрочем, мне всё равно. Выпустите меня во двор погулять. Хочу побыть одна.
Кайлеан допил кофе и встал.
— Не дёргайте так хвостом. С молодёжью по-прежнему всё в порядке. Это только я таким уж уродился — младшим сыном в доме Карагиллейнов. Пойдёмте.
Мы вышли в прихожую, и Кайлеан открыл дверь.
Двор устилал тонкий слой снега.
Белизна была нетронута, такая пушистая, такая нежная…
Вот и зима подошла к порогу, а я всё ещё здесь, заперта с чужим, с тем, кто грезит о своём холодном королевстве и о том, чего мне никогда не понять.
— Новый год скоро, — тоскливо сказала я. — Ёлку хочу. Новогоднюю, украшенную.
— Зачем вам украшенная ёлка?
Он даже этого не понимал. Поэтому я сказала другое.
— Как зачем. Забраться на неё хочу. С разбега и до самой макушки. С криком «Йэххх!» И чтоб половина игрушек на пол попадала и разбилась. А потом и саму ёлку уронить, и оставшиеся игрушки добить. А потом дождика серебряного налопаться.
Кайлеан долго рассматривал меня с высоты своего роста, затем осторожно спросил:
— А дождик-то вам зачем… э-э-э… лопать?
— Лучше вам не знать, Кайлеан Георгиевич, для чего. У вас же никогда не было кошки?
— Нет, никогда, — ответил он. — Вы у меня первая.
12
Неторопливо пришли зимние дни и побрели один за другим, как слоны в тумане. Солнце над нашей тюрьмой вело себя на манер нерадивого служащего — приходило нехотя и уходило слишком рано, так и не пробившись сквозь войлочную серую облачность; зато с наступлением сумрака почти всегда появлялось магическое сияние и окрашивало снега пастельным разноцветьем.
Постепенно наладились отношения и с Их Высочеством, хотя, конечно, такой нежной дружбы как с Чудовищем не случилось. Но кое-как мы притёрлись друг к другу. Я начала почаще вставлять в свою речь обращение «Ваше Высочество» и произносила
Такая линия поведения оказала на демона благотворное воздействие: он оттаял — в той степени, в которой вообще был способен смягчиться, и в свою очередь вёл себя приемлемо. Кормили меня тем, чем я просила, обращались по имени-отчеству, на пол не кидали, но аккуратно ставили. Я пожаловалась на ночные кошмары, терзающие меня в одиночестве, и получила милостивое соизволение спать у Их Высочества в ногах.
Постепенно мой почтительный тон из наигранного превратился в непритворный.
Наверное, из Кайлеана действительно должен был получиться неплохой король, я никогда не видела более целеустремлённого человека.
Он вставал рано утром, всегда в одно и то же время, в любую погоду выходил во двор и около часа занимался физическими упражнениями, чем-то вроде инопланетного ушу — во время этих занятий сила земного притяжения для него, казалось, уменьшалась раза в два. Я всегда с удовольствием наблюдала за действом с крыльца — оно совершалось так эффектно, что за просмотр можно было деньги брать. Теперь я понимала, что лежало в основе радостной пляски Чудовища, той, что он исполнил, научившись произносить новые слова.
Только под самый конец тренировки, когда Кайлеан приступал к метанию кухонных ножей в мишень, сооружённую из снятой с петель двери буфета, я вставала и уходила в дом. Ничего не могла с собой поделать — мне всегда казалось, что сейчас он развернётся и метнёт остро наточенный нож в меня — прямо в сердце. Один-единственный раз мне пришла в голову такая дикая мысль — и всё, я не смогла от неё избавиться; Мартин и его ведьмы кардинально изменили моё мироощущение, внеся в него отчётливую параноидальную ноту.
После водных процедур и завтрака Кайлеан шёл в библиотеку и трудился там до вечера, делая лишь пару перерывов на кофе с бутербродами. Я — с разрешения Их Высочества — сидела рядом на столе и внимательно следила за движением кайлеановской руки (иногда борясь с желанием цапнуть лапой соблазнительно мелькающий карандаш).
Когда я видела, что выходит из-под грифеля — длиннющие магические формулы-сороконожки и каллиграфические, виртуозно переплетённые руны, то поневоле начинала принимать мысль, что в гордыне Их высочества имелось рациональное зерно. Похоже было, что Кайлеан своё дело знал… по-настоящему знал, и я подозревала, что одними врождёнными способностями такого уровня не достичь; надо думать, он был прилежным учеником.
Как-то я высказала эту мысль, полагая, что доброе слово приятно не только кошке, но и демону, и выяснилось, что учителем Кайлеана был сам Мерлин, вернувшийся в замок Карагиллейнов специально для обучения королевских отпрысков.
— Ничего себе! — ахнула я. — Быть учеником самого Мерлина — это что-то невероятное…
— Вы даже не представляете насколько, — заверил меня Кайлеан. — Кстати, хорошо бы вам встретиться. Мерлин до сих пор живёт в нашем замке. Наверное, вам будет приятно увидеться со старым знакомым.