Лабиринт Данимиры
Шрифт:
— Ничего и не делаю, — несколько неуверенно произнесла я и перестала изворачиваться. — Я к вам уже привыкла… почти. Просто это такое суеверие… мумбо-юмбо… пока я начеку, ничего страшнее того, что я воображаю, случиться не может. А стоит только приоткрыться и начать доверять… вот тут-то и произойдёт какая-нибудь непревзойдённая пакость.
Он поднял меня на уровень своего лица.
Я висела тряпочкой, таращилась в его холодные глаза и ругательски ругала себя за откровенность. Потому что на
Кайлеан подержал меня так недолго, будто бы собираясь что-то сказать, но затем молча опустил на пол и удалился, плотно закрыв за собой дверь. Он вообще обладал раздражающей манерой ставить точку в разговоре тогда, когда было удобно ему, а не собеседнику.
Дверь комнаты, где меня запирали, открывалась внутрь, прыжки на ручку были бесполезны, и мне оставалось только сидеть у входа, тревожно прядая ушами и прислушиваясь к незнакомым шумам, доносящимся из коридора.
— Как наши успехи? — спрашивала я каждый раз, как меня выпускали, хотя по всему было ясно, что вещички в дорогу собирать рано.
— Мы продвигаемся вперёд, — сдержанно отвечал Кайлеан.
Слово «мы» услаждало слух чрезвычайно. Потому что с некоторых пор я начала опасаться, что в один прекрасный момент портал откроется, и демон уйдёт отсюда один, небрежно перевернув неприглядную страницу своей жизни…
Эта мысль стала возвращаться с завидным постоянством, тем более, что я начала замечать, как взгляд Кайлеана останавливается на мне всё чаще и чаще. Что-то он там такое планировал, и в его планах мне отводилась некая роль.
Я уже встречалась в своей жизни с подобным вниманием.
Так задумчиво посматривал на меня Мартин — незадолго до нападения.
От подобных взглядов у меня пропал аппетит. Я ходила скучная и репетировала назревший разговор по душам, но никак не могла сочинить подходящее вступление.
По счастью, Кайлеан предоставил мне повод.
— Последнее время вы почти ничего не едите, Данимира Андреевна, — заметил он как-то за обедом. — Вы себя плохо чувствуете?
Действительно, из того, что лежало передо мной на блюдце, я съела от силы пару кусочков. Просто сидела, нахохлившись, и кусок не лез мне в горло.
— Я так больше не могу, — объявила я, собравшись духом.
Он перестал есть и откинулся на спинку стула.
— Чего вы не можете?
— Прекратите на меня смотреть! — воскликнула я, опустив всяческие предисловия, но добавила: — Ваше Высочество.
Он приподнял брови, но глядел молча, ожидая продолжения.
— Мне не нравится, когда на меня так смотрят. Что вы хотите со мной сделать?
— А я хочу с вами что-то сделать?
— Вот только не надо! Конечно хотите. На меня уже однажды так посматривали.
Он рассеянно взял солонку и принялся вертеть её в руках.
—
— Прямо перед тем, как меня укокошили! — выпалила я. — Вы всё ходите и смотрите, смотрите, смотрите, это ж никаких нервов не хватит! А потом заботливо спрашиваете, как я себя чувствую. Ужасно я себя чувствую. Если решили пустить меня на мыло… то есть, на ингредиенты для своего колдовства, то так и скажите. Я должна припомнить всю свою жизнь — она была длинной и полной разнообразных событий. Мне надо морально подготовиться к переходу в небытие.
Кайлеан отставил солонку.
— У меня тоже есть к вам вопрос. И сначала вы ответите на него.
Перечить я не стала, потому что уже усвоила — когда в голосе Кайлеана Карагиллейна Третьего прорезаются повелительные интонации, возражать бесполезно, он в эти минуты становился глухарём на току.
— И не советую врать, — добавил он. — Враньё может выйти вам боком.
Возможно. Но правда могла выйти ещё большим боком. Я вздохнула и вяло пообещала:
— Приложу максимум усилий.
Кайлеан накренился в мою сторону и, гипнотизируя пристальным взором, вкрадчиво спросил:
— Данимира Андреевна, вы человек?
По-моему, у меня в буквальном смысле отвалилась челюсть.
Я поморгала.
— В смысле? — спросила я, когда обрела дар речи.
— Можете ли вы поклясться, что родились человеком?
Некоторое время мне понадобилось, чтобы понять, что он имеет в виду.
… Наконец я сообразила.
— О, господи… Вы что же, решили, что я, как ваша Мелисса, родилась животным? И что только потом стала разумной, а теперь разыгрываю перед вами гомо сапиенса?
Он вновь откинулся на спинку стула. Едва приметная тень досады скользнула по его лицу. Кайлеан дураком не был — ему уже стало ясно, что он ошибся.
Тем не менее, он упрямо приказал:
— Клянитесь.
Возможно, клятвы обычных людей не обладают значительной силой, но клятвы магов всегда имеют реальные последствия: большие ли, маленькие — это уж как сложатся обстоятельства, но нарушение магической клятвы даром не проходит никогда. Так что кайлеановское требование формальным отнюдь не являлось. Однако тут мне скрывать было нечего.
Я села, вытянувшись столбиком, и прижала лапы к груди.
— Клянусь всем святым, всем самым дорогим, что родилась человеком и пребывала человеком до того самого дня, когда попала в тело фамильяра.
Он продолжал сверлить меня взглядом, тогда я добавила:
— Чтоб мне остаться здесь навеки, если я вру.
Последняя фраза убедила Кайлеана. Он расслабился и даже как-то обмяк.
Я тоже опустилась на все четыре лапы и ухватила кусочек с блюдца. Уж так и быть, съем ещё чуть-чуть.