Лабиринт памяти
Шрифт:
Гермиона вспомнила диалог с Драко в один из последних дней отдыха, когда они затронули вопрос карьеры. Видимо, тогда он вселил в неё уверенность, что нужно бороться, рисковать, даже если очень страшно. Видимо, рядом с ним она на самом деле стала другой и сейчас была ему благодарна от всего сердца.
Повернув ключ в замке, Гермиона вошла в свою квартиру, а когда включила свет — замерла. Она пару раз моргнула, не в силах поверить, что это правда, в то время как сердце колотилось всё быстрее. Везде, куда натыкался взгляд, были прекрасные белоснежные цветы. Лучшие на свете, значившие теперь для неё так много… Магнолии.
Гермиона, затаив дыхание, двинулась в гостиную, потом
«С днём рождения. Ты же мечтала о романтике?»
Гермиона рухнула на колени, а вместе с тем в ней рухнуло что-то, заставившее заплакать.
Впервые за долгие дни она плакала от счастья.
*
Драко лежал на кровати, безразлично пялясь в потолок, и размышлял. С похорон отца прошёл почти месяц, а он по-прежнему вёл абсолютно бесполезный, непродуктивный образ жизни. Нарцисса попросила его остаться, какое-то время пожить в её поместье, которое Люциус оставил той в наследство. Впрочем, он передал ей практически всё своё состояние, а Драко получил лишь несколько сотен галлеонов и лишнее напоминание, что Малфои всегда держат слово.
Но он не злился на отца. Потому что прекрасно знал, как выглядел в его глазах последние годы: опустившимся на дно, ни на что не способным слабаком, недостойным носить фамилию, которой Люциус так гордился. Драко не хотел его переубеждать. Просто не видел смысла, думая, что вряд ли когда-либо увидит этого человека ещё по крайней мере живым.
И он оказался прав. И — да, пожалуй, он по-настоящему переживал утрату. Только после смерти Люциуса Драко внезапно осознал, что, вопреки ненависти и отвращению, он по-своему любил его. Потому что даже ему, сыну, отрёкшемуся от родного отца, было больно, когда он узнал: того больше нет. Не то чтобы он сильно скорбел… Ему было жаль. Ведь где-то в глубине души он надеялся, пусть и самую малость, что,возможно, когда-нибудь они всё же смогли бы друг друга понять. Но теперь уже точно поздно на это уповать. Было бы поздно в любом случае, потому что с недавнего времени его жизнь слишком изменилась, и в ней не было места Люциусу, который, скорее всего, лишь сильнее возненавидел бы Драко. Не было места и ссорам, выяснению отношений, проклятиям и громким фразам, которые бы ещё дальше оттолкнули их друг от друга, а мать заставили страдать.
Зато было место для Грейнджер, для чувства, которое изменило всё, но в первую очередь его самого.
Драко потянулся к прикроватной тумбочке и взял стопку фотографий, которую ему выдали перед отбытием с курорта. За последний месяц он не раз разглядывал снимки, и только в эти моменты понимал, что всё ещё жив. Потому что, несмотря на боль, пустоту, странную апатию, заполнившую его тело и разум, он чувствовал, как теплело на душе, когда он опять смотрел на Грейнджер.
Она была такой разной: сердитой, задумчивой, весёлой, иногда грустной, но всегда одинаково прекрасной. Создавалось впечатление, что она меняла эмоции, как платья, надевая ту или иную по случаю, но истинное очарование, которое так восхищало Драко, всегда было при ней. Сейчас ему казалось странным, что он мог столько лет её ненавидеть, презирать за какую-то чёртову кровь? Как он мог не замечать, какой удивительной девушкой она была? И он поражался, насколько менялся сам, когда находился рядом с ней. Ради неё ему хотелось совершать дурацкие поступки: в духе тех придурков, что пишут стихи на розовом пергаменте или прилетают на метле с букетом роз к окну благоверной. Он всегда высмеивал таких «недоромантиков», но в итоге сам стал одним из них. И, если кто-то назовёт его чокнутым,
С ней он в самом деле порой становился идиотом. Но если его поступки заставляли её хотя бы улыбнуться — значит, это стоило того. Она же улыбнулась, когда получила цветы? Драко хотел бы увидеть её улыбку, но чувствовал, что пока не готов встретиться с Грейнджер. В этот месяц он много думал об их сложных отношениях, о своих и о её чувствах. И понял, что в их случае есть только два выхода: либо забыть друг о друге навсегда, либо решиться быть вместе раз и навсегда.
Драко поднялся с кровати и подошёл к секретеру, стоящему у противоположной стены. Пробормотав сложное заклятие, он открыл верхний ящик и извлёк оттуда бархатную коробочку в виде магнолии, внутри которой и был его ответ.
Да, он определённо выбрал второе. Осталось только набраться смелости и спросить у неё, что же готова выбрать она.
Неожиданно его взгляд привлёк призрачный свет из глубины ящика. Он слегка улыбнулся и достал свой дневник, на котором покоился белый цветок.
Магнолия Гермионы. Она оставила её на пляже после той ночи. Видимо, слишком спешила, спасаясь бегством. В данный момент это казалось чем-то забавным, одной из причуд Грейнджер, но тогда… Драко не хотелось вспоминать, что он пережил, когда понял: она ушла. И, если бы не её письмо, он бы, наверное, так и не решился выяснить, в чём причина. К счастью, всё сложилось иначе.
Его рука потянулась к цветку, он хотел его взять, но тот словно присосался к тетради. Насупившись, Малфой ещё раз попытался отсоединить магнолию, но результат был тот же. Он с раздражением произнёс открывающее дневник заклинание, надеясь, что это поможет, и, когда слова были сказаны, он действительно распахнулся. Драко невольно ухватил взглядом отрывок текста, а затем замер и повторно перечитал:
«22.09.98
Эта сука всё видела. Интересно, как долго она пялилась? В любом случае для Грейнджер это будет хорошим уроком: нечего совать нос в чужие дела».
Он нахмурился, силясь мысленно восстановить, о чём писал тогда, но очень быстро осознал, что не помнит ничего. С ощущением нарастающей тревоги Драко нетерпеливо пролистал несколько страниц, пока вновь не зацепился за знакомую фамилию.
«…нас поставили в пару, и теперь я должен терпеть Грейнджер до самого Рождества. Как будто мне и так не хватает её вечного присутствия и этого я-слежу-за-тобой взгляда.
А ещё… Не могу, к чёрту, выкинуть из головы, как она смотрела на нас в ту ночь. Если бы я не знал эту чопорную заучку - подумал бы, что она не прочь оказаться на месте Мишель».
Драко смутно припоминал, что, кажется, спал на последнем курсе с когтевранкой по имени Мишель, но воспоминания были слишком расплывчаты. И, конечно, он до сих пор не мог понять, при чём тут Гермиона, пока внезапно не оцепенел, обратив внимание на другую запись, сделанную месяц спустя:
«Я её ненавижу. Она виновата, а ведь я предупреждал: не надо меня преследовать. Я не соображал, что делаю, когда… Чёртова сука! Она же ответила на поцелуй, и на секунду я опять увидел тот самый взгляд…»
Драко перелистал ещё несколько страниц. Ему было уже ощутимо плохо, его буквально тошнило от осознания, что он не помнит слишком многого.
«Блейз спутался с девчонкой Уизли. Я видел, как они лизались после последнего урока, когда думали, что все уже вышли из класса. Вечером я пытался поинтересоваться, откуда взялся такой интерес к этой рыжей истеричке, но Забини заявил, что ответит на этот вопрос лишь тогда, когда я скажу, с какой стати начал трахаться с Грейнджер.
Ублюдок».