Лабиринт памяти
Шрифт:
А ещё ей не снится, как пытают Малфоя, хотя даже днём она мысленно представляет это, вспоминая огромные куски текста, трансформирующиеся в жуткие, омерзительные картины его прошлого, которые ещё долго её будут преследовать.
И в какой-то миг, может, потому что сегодня МакГонагалл ещё раз попросила не спускать с него глаз, а может, для того чтобы отвлечься от противного чувства в груди, не дающего заснуть, Гермиона тянется за картой. Заклинание, прикосновение палочкой, нужные слова — и вот уже перед ней точки с именами, среди которых она ищет одну в гостиной
И когда Гермиона осознаёт, что Драко там нет, что-то невообразимое происходит с её сердцем: оно то ли останавливается, то ли ухает в пропасть, и всё внутри замирает. Глаза лихорадочно пытаются выхватить фамилию Малфоя, и очень скоро Гермиона находит нужную ей точку с именем, движущуюся по коридору в заброшенной части замка, куда редко кто забредает.
Ни секунды не задумываясь о том, что на дворе глухая ночь, Гермиона вскакивает с кровати и, наспех обувшись и накинув мантию на ночную сорочку, вылетает из спальни.
Коридоры кажутся бесконечно длинными, а она сама — до ужаса медлительной, несмотря на то, что бежит изо всех сил, отвлекшись лишь однажды на произнесение заклятия, заглушающего звук шагов. На пути ей встречается пара патрулирующих школу префектов, но Гермиона на ходу что-то бросает про «срочное поручение директора» и оставляет ошеломлённых учеников позади. На секунду она задумывается, что, должно быть, выглядит не совсем прилично в своей ночнушке, которую намеренно укоротила в одну из душных летних ночей, но эта мысль ничтожна и мимолётна по сравнению с другой: «Только бы успеть!».
Гермиона надеется, что успеет, но боится, что нет, и это заставляет двигаться на грани возможного. И вот перед ней уже безлюдный коридор, по которому шёл Драко, и она знает: там, за поворотом, тупик. Она бежит, и ей даже мерещится, что она слышит стоны боли. В голове проносится целый ворох мыслей, в голове уже рождается образ Малфоя, истекающего кровью, и поэтому, когда Гермиона подлетает к повороту, она даже забывает, как дышать. Когда она заворачивает за угол и порывисто останавливается, она всё ещё этого не помнит. Глаза широко распахиваются, а чувство такое, что кто-то ударил под дых, когда Гермиона замечает… их.
— Ты всегда мне нравился, Драко, — доносится до неё сладострастный голос когтевранки, которую, кажется, зовут Мишель. У той расстёгнута рубашка, и Малфой покрывает нетерпеливыми поцелуями её шею, крепко прижимая к стене. Он стоит спиной к Гермионе, а потому не может её видеть, а девушка, бёдра которой он сейчас сжимает, комкая юбку, настолько увлечена своими ощущениями и пряжкой ремня Драко, что вряд ли способна заметить что-то ещё.
Гермиона не в силах сдвинуться с места: шок слишком велик, а потому она так же наблюдает, как руки Малфоя скользят по телу и затем сжимают грудь Мишель, вырывая у той стон, после чего заставляют её выгнуться навстречу его рту, когда Драко подтягивает вверх лифчик и накрывает губами сосок.
— Как же хорошо… — стонет Мишель, запрокинув голову и позволяя Малфою бесстыдно ласкать её, и Гермиона замечает в тусклом свете одинокого факела, что щёки
— Заткнись, — раздражённо бросает он и грубо приникает к её губам, в то время как его пальцы торопливо помогают Мишель расстегнуть брюки, а через секунду он резким движением подхватывает её за бёдра, заставляя обвить его талию ногами, и быстро сажает на подоконник, вмиг оказавшись вполоборота к Гермионе.
А Гермиона, осознав, что её могут в любой момент увидеть, делает испуганный шаг назад и едва сдерживает вздох, боясь выдать себя, но по-прежнему не уходит.
Она не может себя заставить даже задуматься почему, когда Драко рывком стаскивает с Мишель бельё и пальцами проникает в неё, медленно двигаясь внутри.
Не может этого сделать и в момент, когда он начинает ласкать Мишель так, что та коротко всхлипывает и выгибается навстречу его умелым — однозначно, умелым — пальцам.
И, конечно, ничего не меняется, когда Драко спускает брюки до колен вместе с бельём, обнажая возбуждённую плоть.
Не меняется ничего, разве что Гермиона ясно понимает, что дышит так же часто, как и Мишель, что её щеки уже давно пылают, а где-то внизу живота разливается тугое, болезненное возбуждение, которое ровно настолько невыносимо, насколько унизительно. Эта мысль должна была привести Гермиону в чувство, и, возможно, так бы и было, если бы она не увидела, как Драко, грубо подтянув Мишель к краю подоконника, жёстко входит в неё до конца. И, когда с губ той срывается громкий стон, Гермиона едва не стонет сама. Она невольно сжимает ноги и опирается на стену, наблюдая, как быстро и резко двигаются напряжённые бёдра Малфоя, как Мишель даже не пытается стонать тише, как они отдаются друг другу в стенах школы, где Гермиона и подумать не смела, что могут происходить по ночам такие вещи.
И сейчас, когда она становится невольным свидетелем самой откровенной сцены, которую ей когда-либо удавалось видеть, когда смотрит на содрогающееся в экстазе тело Мишель и слушает удовлетворённые вздохи, Гермионе до омерзения хочется оказаться на её месте.
Эта мысль по-настоящему ужасает и одновременно отдаётся такой мощной, новой волной возбуждения, что Гермиона уже не способна сдержать тихий стон. А в следующую секунду происходит самое жуткое: Малфой оборачивается, и они с Гермионой встречаются взглядами. Это моментально выводит ту из оцепенения, и она, сорвавшись с места, бежит прочь.
Она бежит, и стыд заставляет её тело гореть.
Она бежит и понимает, что её тело горит не только из-за стыда, и осознание этого приносит унижение.
Гермиона на ходу смахивает слёзы, ощущая себя последним ничтожеством, когда бежит и понимает: она не в силах успокоить пульсирующее чувство внизу живота, потому что не в силах забыть тёмный, обжигающий взгляд серых глаз человека, которого она должна ненавидеть, но уже не может.
Которого она не должна хотеть, но теперь хочет.