Лабиринты безумия

Бунич Игорь Львович

Клубок интересно затягивался, и в Москве было решено несколько обострить игру.

Был подготовлен договор о «ненападении и дружбе», в котором Советский Союз не брал на себя абсолютно никаких обязательств, кроме обязательства самому не нападать на Югославию.

4 апреля с текстом предстоящего советско-югославского договора был ознакомлен посол Германии граф Шуленбург. На всякий случай. Граф прочел проект договора и выразил осторожное мнение, что он «сомневается в том, что момент, выбранный для подписания такого договора, являлся бы особенно благоприятным».

5 апреля югославы в Кремле,

где их встретили Сталин и Молотов, предложили готовый проект договора в собственной редакции. Это был даже не договор, а нечто вроде дружелюбного жеста.

Габрилович затем поговорил со Сталиным с глазу на глаз, пытаясь конкретизировать вопрос о военных поставках. В первую очередь танков и самолетов. Сталин щедро обещал.

А утром 6 апреля стало известно, что немецкие войска вторглись в Югославию и Грецию, а Белград подвергся беспощадному удару с воздуха, в результате которого погибли 17 тысяч мирных жителей.

В Кремле царила мертвая тишина.

Когда же 6 апреля Шуленбург явился к Молотову с разъяснениями, что «югославское правительство, пришедшее к власти нелегально в результате переворота 27 марта, объединилось с Англией и Грецией» и Германия «располагала точной информацией, что югославский генеральный штаб вместе с греческим генеральным штабом и командованием высадившейся в Греции британской экспедиционной армии подготовились к совместной операции против Германии и Италии», Молотов только вздохнул. Он специально приехал с дачи, чтобы принять германского посла, и был в меланхолическом настроении.

Председатель Совета Народных Комиссаров и Нарком Иностранных Дел СССР вздохнул еще раз и выразил свою крайнюю печаль о том, что, несмотря на все усилия, избежать расширения войны так и не удалось. И, видимо, никогда не удастся, пока не будет покончено с Англией. О подписанном вчера советско-югославском договоре о дружбе Молотов не упомянул ни словом, а Шуленбург и подавно.

Все было ясно без лишних слов. При очередной попытке влезть в европейские дела Сталин получил от Гитлера недвусмысленную затрещину, но стерпел ее, поскольку она соответствовала так или иначе его глобальным планам.

Однако 13 апреля Сталин отвесил Гитлеру ответную и гораздо более болезненную оплеуху, когда из Москвы пришло сообщение о подписании между СССР и Японией договора о нейтралитете, о чем хитрый Мацуока, будучи в Берлине, даже не намекал.

Более того, сообщалось, что при отъезде Мацуока домой Сталин лично появился на перроне, чего вообще никогда не случалось, чуть ли не целовался с японцами, а затем обнялся с немецким военным атташе полковником Кребсом и провозгласил вечную дружбу между СССР и Германией.

Тот, кто хорошо знал Сталина, должен был от подобного его поведения просто умереть от страха.

Многим было хорошо известно сталинское выражение о том, что «он обнимает кого-либо только тогда, когда не имеет возможности его зарезать». Сборники крылатых сталинских фраз хранились уже не в одной разведке.

Была понятна и его радость.

В отличие от Гитлера, Сталин решил проблему войны на два фронта. Теперь всю свою боевую мощь он может обрушить на Европу, т.е. на Гитлера.

Предательство Японии, на которую он так рассчитывал, снова выбило Гитлера из

колеи. Он впал в сильнейшую депрессию, из которой его не мог вывести ни укол доктора Морреля, ни известие о том, что генерал Роммель, совершив 400-мильный марш по пустыне, нанес англичанам первое поражение.

Глава 15. Ослепление

Парад войск на Красной площади 1 мая 1941 года поразил всех наблюдателей своей агрессивной направленностью. Даже предыдущий парад 7 ноября 1940 года, специально задуманный, чтобы оказать впечатление на Берлин перед визитом Молотова, не проходил в таком милитаристском угаре. Возможно, большое значение имело музыкальное сопровождение этого военного шоу. Если 7 ноября над Красной площадью лилась музыка Шопена, то ныне военные духовые оркестры постоянно играли знакомые каждому бравурные марши: «Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин», «Если завтра война», «По дорогам знакомым за любимым наркомом». Боевым набатом звучали традиционные первомайские призывы ЦК ВКП(б) и, что интереснее всего, призывали к готовности ко всяким неожиданностям. Всему этому созвучна была и речь принимавшего парад Наркома обороны маршала Советского Союза Тимошенко, произнесенная им с трибуны мавзолея.

«В этом году, – ревел усиленный громкоговорителями голос первого маршала, – трудящиеся нашей страны и всего мира встречают Первое мая в исключительно сложной международной обстановке…

Поэтому весь советский народ, Красная Армия и Военно-морской флот должны быть в состоянии мобилизационной и боевой готовности… Товарищи! Будьте бдительны, неустанно овладевайте военным делом, с удесятеренной энергией на всех участках социалистического строительства крепите экономическое и военное могущество нашей Родины! Да здравствует великий Сталин! Ура!» Вспугнутые стаи голубей взлетели с куполов Василия Блаженного и башенок Исторического музея.

По площади поползли танки. Все обратили внимание на то, что на параде были представлены только новейшие танки Т-34 и КВ. Гусеничные тягачи тащили за собой огромные артиллерийские орудия невиданных ранее систем. Прошли грузовики с воздушными десантниками. Со штыками наперевес и в касках прошли, чеканя шаг, части НКВД. В небе плыли армады боевых самолетов.

Войска сменили физкультурники. Многие из них также шли с винтовками наперевес или изображали своими мускулистыми, гибкими телами различные виды боевой техники. Затем пошли колоны демонстрантов, всем своим видом символизируя несокрушимое единство партии и народа. «Великому Сталину – Ура!» – неслось над площадью.

«Ура!» – ревели в ответ демонстранты.

Сталин, стоявший на трибуне мавзолея и приветствовавший ликующие крики усталым поднятием руки, мог быть доволен. Вряд ли у кого-нибудь из идущих сейчас по Красной площади и восторженно орущих «ура» не был кто-то из родных арестован, расстрелян, выслан. И, тем не менее, с какой неподдельной радостью и энтузиазмом они сплотились вокруг вождя, готовые идти за ним, куда он поведет, не задавая никаких вопросов.

Время от времени Сталин уходил за спины стоявших на трибуне членов политбюро и задумчиво мерил трибуну неторопливыми шагами туда и обратно. Он думал. И было о чем.