Лабиринты хаоса
Шрифт:
Выйдя от Петерсена, она побежала прочь, почти обезумев от отчаяния, но Томас догнал ее. Он отвел Яэль в гостиницу, и она, обессиленная, рухнула на постель. Глубокой ночью она поднялась и, как зомби, отправилась в телефонную будку, чтобы позвонить в гостиницу, где жил отец. Ей ответили, что он еще не вернулся. Она позвонила в аэропорт Нью-Дели, а потом во французское посольство в Индии. Она объяснила, что должна найти своего отца, что это вопрос жизни и смерти. Выкрикнула в трубку свое имя. Повисла долгая пауза, потом ее попросили подождать.
Человек спросил, где она находится. Ей нужно как можно скорее прийти на набережную д’Орсэ. Но Яэль уже не слушала. Невыносимая тоска навалилась на нее, она почти перестала дышать. Она сидела не шевелясь, одержимая ненавистью; в ее сознании переплетались чудовищный гнев и бессилие.
Томас нашел ее час спустя. Яэль сотрясала дрожь. Он перенес ее в постель, и она забылась сном. Ее жизнь постепенно разрушалась. Час за часом. Погибло все, чем она была. Что она любила. Чего желала. Все смешалось. Она проваливалась в мир иллюзий.
Все было ненастоящим. Это была не ее жизнь.
Как давно они манипулируют ей?
Была ли настоящей ее первая любовь? Может быть, они преградили путь другому парню, чтобы она оказалась в объятиях этого? Та область науки, которую она выбрала в университете, была ее собственным выбором или снова манипуляций?
Ложь.
Несчастный случай с мотороллером.
Мужчина, который подрезал ее, был таким любезным и, казалось, был больше огорчен произошедшим, чем она сама.
Лжец.
Мать, развод родителей…
Автомобильная катастрофа…
Ложь.
Очертания начинали расплываться.
Она парила меж двух реальностей. Разум помутился.
Она спала. И проснулась в холодном поту.
Забрезжил рассвет.
Он был невыносим, потому что возвращал к реальности, к ее страхам и горю, которые вовсе не были просто дурным сном.
Она снова закрыла глаза. Но теперь просыпалась от малейшего шума.
Сон был ее убежищем, саркофагом в другом измерении, куда не допускался день.
Время от времени она слышала голос Томаса. Он говорил с ней, давал ей воды.
Когда-то она любила этот голос, но теперь он казался ей просто шумом. Лица окружавших ее людей сливались в одно.
Затем началась фаза восстановления.
Ее мозг превратился в гигантский архив, в котором все было распределено, расставлено по порядку. Старые шкафы развалились. В безднах подсознания налаживались другие связи.
Утром Яэль проснулась почти без сил.
Она ничего не чувствовала.
Ничего, кроме того, что в ее душе воздвиглась стена, отгораживавшая ее от источника боли.
Она не чувствовала себя ни хорошо, ни плохо,
Она не будет больше плакать. Она не будет больше вспоминать.
Она должна действовать. Так будет лучше всего.
И она знала, что делать.
Томас смотрел на нее, ничего не говоря. Беспокойство, которое она прочла в его глазах, не нашло никакого отклика в ее душе. Она была способна воспринимать информацию, но не анализировать ее.
Еле ворочая языком, она сказала:
— Я должна найти Джеймса Гоферда.
Угол 108-й улицы и Лексингтон-авеню, Манхэттен, Нью-Йорк.
Они прибыли в город довольно поздно, после того как Яэль очнулась от своего долгого и тревожного оцепенения. Камель сообщил им адрес Гоферда в Нью-Йорке.
Сперва Томас пытался образумить Яэль, предлагал отдохнуть несколько дней, прийти в себя и все обдумать. Но он быстро понял, что у нее теперь только одна цель: найти Гоферда. Только она помогает ей держаться и не дает сломиться. Этот человек стал ее персональным дьяволом.
В противоположность распространенному мнению о Верхнем Истсайде, его северные кварталы вовсе не выглядели зажиточными. Многие здания стояли покинутыми, в стенах были дыры. В тех домах, где еще кто-то жил, звучала латиноамериканская музыка, а магазинчиков, торговавших всем подряд, было не видно за грязными витринами.
Они сняли маленькую и душную комнату в невзрачной гостинице, где брали недорого и не задавали лишних вопросов. Кондиционер не работал, и, чтобы заснуть, им пришлось принять холодный душ.
Томас вернулся к полудню с кипой журналов и кое-какими продуктами. Он сильно вспотел. Улицы, казалось, дымились от жары, накрывшей город в последние три дня.
Контраст между ослепительным светом снаружи и полумраком номера заставил его потратить некоторое время на то, чтобы привыкнуть. Яэль лежала на кровати, отвернувшись к стене и поджав ноги; простыни были влажные.
— Я скупил все экономические журналы, — сказал Томас, — в надежде, что в них удастся найти что-нибудь о Гоферде.
— С Интернетом мы выиграли бы неделю времени.
— Это слишком рискованно, — тут же возразил он.
Он раздвинул занавески и взглянул вниз, вытирая лоб рукавом.
— Когда ты узнаешь о нем больше, — вздохнул Томас, — что ты будешь делать?
— Пойду к нему.
— Зачем?
Она не ответила. Томас сел рядом.
— Даже если ты его убьешь, это не решит проблемы, — прошептал он. — Ты нажмешь на курок, а что дальше? Ты увидишь, как его голова разлетается на куски, но это не вернет твоих родителей.