Лабиринты любви
Шрифт:
— Он меня никогда не бросит, — возразила она и сама, видно, этой мысли испугалась.
— Все. Я сказал. Погуляла и будет, — я зашел в спальню и закрыл за собой дверь.
— Зайди в кадры к Зубкову, — бросил мне на ходу начальник седьмого отдела.
— Разрешите войти? — я постучался и заглянул в кабинет.
— Да, садись. Ну как отработали? — поинтересовался Иннокентий Иванович, не поднимая головы от бумаг и не протягивая руки.
— Тяжело на этот раз, — ответил я, понимая, что все нештатные ситуации ему уже известны.
— Знаю, — подтвердил он мою догадку. — Ты и виноват, не делом занимался, — неожиданно заявил Зубков, поднимая на меня глаза от бумаг.
— Да я ни одной ночи толком не спал, — его удар был для меня неожиданным, и я не успел среагировать.
— Это правда. У меня как раз бумага насчет твоих ночей. Ты что это бардак устроил? Вот официальная жалоба, что ты при свидетелях оскорбил действием старшего лейтенанта Кузовлеву Веру Александровну за то, что она отказала твоим домогательствам. Как ты мне это объяснишь?
— При каких свидетелях? — мысли мои разбегались, как тараканы в кухне, когда зажжешь свет.
— Тут указано, что в присутствии Борисенко С.Н., — спокойно сообщил Зубков.
— Да он весь отдел перетрахал! — возмутился я нахальству этого типа. Надо же, в каком деле свидетелем выступает!
— А ты знал и покрывал неуставные отношения в рабочее время? А потом и сам решил тем же заняться? — Зубков говорил спокойно, голоса не повышал, но от этого каждое его слово приобретало только еще большую значимость.
— Так вы мне сами советовали, — пролепетал я, совсем растерявшись.
— Что я тебе советовал? Оскорблять женщин? Позорить звание офицера? Я тебе жениться советовал и, видимо, правильно советовал. Хотел пресечь твою моральную деградацию и половую распущенность. Но, видно, не помогли мои советы. Теперь тебе не совет, а приказ: извинись перед старшим лейтенантом Кузовлевой публично и попроси ее забрать заявление. Если через неделю не заберет, дам делу ход. Не забывай, перестройка не отменила такого понятия, как честь мундира, а ты ее запятнал. Иди, Дон Жуан, и учись с женщинами обращаться. Это ж невиданное дело, такой позор на все управление! — и Зубков махнул рукой, указывая мне на дверь.
Пока я шел по коридору, человек пять меня остановили: «Тебя в кадры вызывали. Был?» — и смотрели на меня иронически. Я пришел на свое место и попытался собраться с мыслями. Такого позора и краха мне не доводилось переживать никогда. Вся жизнь псу под хвост. И все из-за этих бабников. Развращают женщин, а потом нормальные мужики их уже не удовлетворяют. Даже взмолился: «Людочка, ну почему ты бросила меня здесь одного? Я ничего не понимаю, ничего не могу без тебя. Столько дел натворил из-за того, что тебя нет рядом. Ты тоже бросила меня, ушла. А я должен доживать один, никем не любимый. За что? Я ведь тебя так любил! Тебе-то хоть со мной было хорошо? Теперь ведь и не узнаешь». Телефонный звонок вывел меня из транса.
— Тут в сводке задень по Москве есть для тебя новости, зайди, — услышал я в трубке голос дежурного.
— Для меня? — я не мог сообразить, о чем речь.
— Ну ты же проинформировать просил, — напомнил он.
— Да-да, иду, — я поспешно встал и подумал благодарно: «Людочка, видно, все-таки ты меня не оставляешь, помочь хочешь».
— Ну что там? Привет, — кивнул я ребятам за пультами.
— Здорово, — протянул мне руку дежуривший в тот день Толик Кареев. — Один из названных тобой — Глоба Владимир Николаевич, 1964 года рождения, генеральный директор «Сургутремтех» найден мертвым в подъезде дома на улице Алабяна, 24, с огнестрельными ранениями», — зачитал он данные из сводки.
— Когда? — уточнил я.
— Найден в пять утра, а когда убит — неизвестно, — ответил Толик, еще раз заглянув в сводку.
— А кто дело ведет? — спросил я на всякий случай.
— Пока третья бригада.
— Все понял, спасибо, — я поднялся и собрался уходить, но Кареев остановил меня вопросом:
— Слушай, а что тебя Зубков все время вызывает? На повышение идешь, что ли? — В его голосе слышалось любопытство.
— Да у меня люди все время уходят. Сейчас еще трое увольняются, — ответил я осторожно, чтобы не задевать щекотливой темы.
— Они у всех уходят. Не говоришь? Сглазить боишься? Понятно… Будь здоров! — И Толик отвернулся к пульту.
После этого разговора мне стало как-то легче. Во-первых, про мой позор пока знают не все, и слухи о моем повышении очень даже кстати. Во-вторых, у меня появилась возможность рассчитаться с одним из бабников и подавить бунт дома. Потом, глядишь, и Верка перебесится, а Борисенко я по работе так зажму, что ему будет не до сплетен…
После работы я на служебной машине поехал поглядеть на этого «несогласного» Гошу. Дождался его около института. Не красавец, но что-то притягательное в нем есть. Не хотел с ним говорить, но пришлось. Он начал про любовь да про женитьбу. Думал, наверное, я сразу растаю от такой чести, что он не только спит с моей дочерью, но и жениться на ней хочет. А когда я ему сказал, что не будет этого никогда, он решил со мной в супермена поиграть. Начал красоваться, фразы всякие говорить: «Выбор есть всегда», а у самого, наверное, в животе урчало от страха. Но совесть моя была чиста, я его предупредил. Вернулся домой, когда уже стемнело. Бабки у подъезда радостно мне доложили: Элечку-то вашу молодой человек навещал, симпатичный и по возрасту ей подходит, а то она у вас все она да одна, глядишь, все и сладится у них, жаль, Людмила не дожила. Я молча покивал, чтобы не втягиваться в дискуссию. Поднялся. Эля была дома, что-то писала за кухонным столом.
— Ты его теперь в дом водишь? — спросил я, влетая в квартиру.
— Нет, он просто зашел, — к моему удивлению она была совершенно спокойна.
Меня это взбесило еще больше.
— Что ему здесь надо?
— Он пришел спросить, хочу ли я, чтобы мы расстались? — Эля даже не пыталась ничего от меня скрывать.
— А ты? — мне даже интересно стало, что у них происходит.
— Сказала, что не хочу, — ответила она, глядя мне в глаза.
— Да? Ну что ж, жаль парня. Ты его не любишь, — я был о них лучшего мнения. Ничего они не придумали, ничего нового не изобрели. Ломятся напролом со своим «люблю», как с флагом. Ну, Элька, ладно, у нее опыта никакого, а он-то парень тертый, хоть и молодой, мог бы что-нибудь придумать, кроме «люблю».
— Почему? Я его люблю, я не могу без него, — произнесла она, как заклинание.
— Что, трахаться с ним нравится, так это не любовь. Если бы любила, ты бы его прогнала, сказала бы, что замуж за другого выходишь, — попробовал я объяснить ей такие простые вещи.