Лачплесис
Шрифт:
Кто чужой вошёл сюда,- шею сам свернёт себе!"
Черпаком мешать в котле стала ведьма старая.
Приговаривая: "Время ужинать",
Трижды черпаком она о котёл ударила,
И двенадцать девушек из тёмной боковухи
С ложками и плошками вышли к старухе.
Получили варево. Витязь разглядел его,
Чёрной колбасы кусок, малость мяса белого,
Словно поросёнок, показалось витязю.
Тут в пещеру новую двери отворили.
Стены
И стояла средь пещеры кровавая плаха.
И торчал топор в ней,- вогнанный с размаха.
В той пещере двери новые открылись.
И туда с горшками мяса ведьмы удалились.
Лачплесис за ними прокрался незаметно.
Белые там были стулья, стол и стены.
Две большие печи по углам стояли.
Был горох в одной, в другой - уголья пылали.
Ведьмы молча сели, занялись едою.
За едой не молвили слова меж собою.
Дальше дверь открылась в новые покои.
Жёлтыми там были стены, свод, устои.
Там двенадцать пышных постелей стояли.
Ведьмы поели, косточки прибрали.
"Ну, пошли на кухню, - старая сказала,
Надобно глаза вам протереть сначала.
Женишки-молодчики вскорости появятся,
И пора красавицам к встрече приготовиться".
Лачплесис поспешно на кухню воротился,
В груде трав сушёных с головой зарылся.
Тут на полку старая за горшочком слазала,
Веки птичьим перышком девушкам помазала.
И опять ушли они безмолвной вереницей.
Витязь этим перышком мазнул себе ресницы.
Будто пелена в тот миг слетела с вежд его,
Всё он начал видеть иначе, чем прежде.
Он в котле, где стыли ужина подонки,
С ужасом увидел детские ручонки.
И не колбасы там чёрные плавали,
А змеи чёрные в подливе кровавой.
Дальше пошёл он - в первые двери.
Всё из красной меди было в той пещере.
В плахе топор торчал с медной рукоятью.
А на что он нужен, было непонятно.
Всё в другой пещере серебром блистало:
Стол и подсвечники, стулья и стены.
То же, что казалось белыми печами,
Стало вдруг серебряными шкафами.
Серьги и перстни в одном, как жар, горели,
А в другом - мерцали груды ожерелий,
В третьей пещере всё было золотое,
Стены и своды и сводов устои.
Меж колонн сияли золотом постели.
На постелях красные покрывала рдели.
Во второй пещере ведьмы стали раздеваться
Донага, как будто собрались купаться.
Из шкафов старуха достала украшенья,
Девушкам надела их на руки и шеи,
Пышные их волосы жемчугом опутала.
Лачплесис дивился, что не только
И другие девушки казались знакомы.
В золоте и жемчуге они по-другому
Стали вдруг невиданно, дьявольски красивы.
В медную пещеру, нарядясь, пошли они,
Вкруг кровавой плахи рядышком встали.
Спидала одеждою плаху накрыла,
Взяв топор в руки, ударила с силой
И при том злорадно так проговорила:
"Вот я первая рублю, завтра - не признаю".
И молодчик некий выскочил из плахи,
Спидалу обнял. И оба улетели
В тот покой, где были постланы постели.
И другие девушки, сделав то же самое,
Вслед за нею скрылись со своими молодцами.
Были на молодчиках чёрные кафтаны28,
Шляпы-треуголки сбиты на затылки,
На кривых ногах - блестящие сапожки.
Из-под шляп торчали маленькие рожки.
После всех старуха рубила, восклицая:
"Вот рублю последняя - завтра не признаю".
И тотчас, шипя, из плахи выполз Ликцепурс29
Или, как народ зовёт, хромоногий Нагцепурс,
Набольший над ведьмами, всех чертей начальник,
По кривой высокой шапке отличаемый,
С козырьком, сработанным из ногтей остриженных.
"Всё ли готово?" - спросил он ведьму старую.
"Всё готово!" - пропищала, кланяясь, старуха.
Ликцепурс по плахе тяпнул с размаха.
Пламенем серным пещера озарилась.
Плаха в золотую повозку превратилась,
А топор драконом стал, пышущим яро.
Ликцепурс поехал с ведьмою старой,
В золотой пещере он остановился.
На полу блестящем дракон развалился,
Выдохнул из пасти искры, дым и пламя.
Из постелей выскочили ведьмы с молодцами,
Сатану приветствуя, пред ним заплясали.
И опять на кухню ведьмы убежали.
Острые вилы из кухни притащили,
В пасти у дракона вилы раскалили.
Поднялась тогда в повозке ведьма старая,
Кликнула: "Войдите!" - и клюкой ударила.
Расступились стены, задрожали своды.
Вышли из пролома косматые уроды,
Выволокли человека, белого от страха,
На пол пред драконом бросили с размаха.
И, узнавши пленника, испугался Лачплесис.
Это был Кангарс, живущий в одиночестве
В Кангарских30 горах, в лесу густом, дремучем,
Хитренький ханжа, богомольное чучело
Голосом ужасным Ликцепурс воскликнул:
"Срок твой окончился, грешник несчастный.
Ты сгоришь у пукиса в огненной пасти".
Ужаснулся Кангарс казни неминучей,