«Лахтак». Глубинный путь
Шрифт:
Догадов быстро подошел. Черняк попросил его найти и передать профессору Довгалюку письмо школьника.
Догадов отправился выполнять поручение, а мы приблизились к молодым инженерам, и редактор меня с ними познакомил. Самборский горячо пожал мне руку и сказал комплимент по поводу моих очерков. Макаренко промолчал, и только в глазах у него мелькнула какая-то настороженная заинтересованность.
Время было позднее. Гости один за другим покидали редакцию. Шелемеха подошел к Черняку и стал прощаться.
— Аркадий Михайлович, — как старый знакомый,
— Да… Сейчас мне здесь дадут одно письмо, и я смогу ехать.
— Кайдаш, а тебе куда? — спросил Шелемеха меня. — Может быть, подвезти тебя?
Я назвал свою гостиницу.
— О, это очень далеко. Знаешь что? Зачем тебе гостиница? Поедем ко мне. У меня огромная квартира, и сейчас там, кроме сестры, никого нет. Родители и жена на даче, послезавтра я тоже туда поеду. Можешь жить у нас, пока остаешься здесь. Поехали?
Последнее слово прозвучало так властно, что я не стал возражать, а просто присоединился к уже выходившим на улицу Шелемехе и профессору Довгалюку.
3. НОЧНОЙ ГОСТЬ
Из разговора в машине я узнал, что Шелемеха и профессор живут в одном доме.
— Станислав, — обратился к летчику профессор, — у меня в дендрарии очередной, двести пятьдесят третий, «вечер фантазии». Я рад пригласить тебя.
— С большой охотой пришел бы, Аркадий Михайлович, — ответил летчик, — но, по всей вероятности, я завтра уеду на дачу к своим. Вчера туда поехала жена, и я обещал ей не задерживаться. Я ведь уже в отпуске. Передайте, пожалуйста, друзьям от меня привет. Много фантастов у вас теперь собирается?
— Будет человек шесть-семь. Ведь Макаренко приехал.
— А-а, этот молодой человек? Я его до сих пор что-то не встречал.
— Так ты ведь лет на семь старше его. К тому же он учился у меня всего года два, а потом переехал с родителями в Сибирь. Впрочем, он часто писал мне. Он когда-то очень дружил с Самборским. Правда, они каждый день о чем-нибудь спорили. Жить без этого не могли. И все-таки их, бывало, водой не разольешь.
— Самборского как будто припоминаю. Встречал раза два на ваших вечерах.
— Простите, — вмешался я в разговор, — что это за вечера с таким заманчивым названием?
— Если ты интересуешься, профессор может пригласить и тебя на один из них. Ведь можно, Аркадий Михайлович?
Профессор выразил согласие.
— Должен тебе сказать, — обратился ко мне Шелемеха, — Аркадий Михайлович сохраняет связь с большинством своих учеников и после школы. Особенно с теми, которые принимали участие в разных экспедициях и поездках. У нас существует традиция: раз в месяц собираться у Аркадия Михайловича на чашку чая, рассказывать о своей работе, обсуждать самые различные проблемы науки и техники, обдумывать планы экскурсий и экспедиций профессора, вспоминать прошлые поездки, в которых мы участвовали. На таком вечере ты можешь встретить людей разных профессий: врача, астронома, физика, летчика, артиста, художника…
Шелемеха прервал свой рассказ, потому что шофер остановил машину.
— Приехали, — сказал летчик, — прошу выходить. Улица Красных Ботаников, дом номер пять.
На тротуаре перед домом мы распрощались с профессором (он жил в другом подъезде) и поднялись по лестнице на третий этаж. Мой хозяин отпер дверь, вошел в широкий коридор, включил электричество и пригласил меня войти.
— Раздевайся, — негромко сказал летчик. — Только потише, сестра спит.
Я повесил плащ и шляпу на вешалку и спросил, который час.
— Четверть третьего, — ответил гостеприимный хозяин. — Поздно. Сейчас я тебя устрою.
— Стась, это ты? — послышался из-за дверей встревоженный голос.
— Я. Ты не спишь?
— Стась, в кабинете воры! — взволнованно проговорил тот же голос.
Шелемеха посмотрел на меня и нахмурился. Мгновенно он сунул мне в руку стеклянную вазу с цветами, а сам схватил высокий столик-подставку и, держа его, как дубину, порывистым движением второй руки открыл дверь в темную комнату. Не останавливаясь, он ринулся туда. Я бросился вслед за летчиком, но с разбега наскочил на стул и грохнулся на пол. Падая, я выпустил из рук вазу, и она разлетелась вдребезги.
— Стась! — послышался женский крик.
В то же мгновение комната осветилась, и я вскочил на ноги. Летчик стоял возле выключателя и осматривал комнату. Я увидел большой, окруженный стульями стол и буфет в углу. Очевидно, мы находились в столовой. В дверях, сжимая обеими руками высоко поднятый стул, стояла полуодетая девушка. Дверь напротив вела, как я потом узнал, в кабинет. Там было темно.
Внимание Шелемехи привлекло открытое окно. На подоконнике лежал перевернутый горшок с цветами. Летчик подошел к окну и высунулся из него, оглядывая улицу.
Тем временем девушка исчезла.
На полу лежал стул, валялись осколки вазы и цветы.
Шелемеха спокойно прошел в кабинет, зажег там свет, потом сразу же вышел, сел на стул и громко расхохотался.
— Ну и вид у тебя! — сказал он. — Лида! — позвал он сестру.
Только сейчас я заметил, что весь мокрый: когда Шелемеха в коридоре сунул мне вазу, я перевернул ее и вылил на себя воду. Поняв, что все закончилось благополучно и никаких воров нет, я и сам засмеялся, вспоминая, как мы атаковали эту комнату.
В столовую вошла Лида. Она успела надеть пестрый халатик, но все еще была немного растрепана и взволнована.
— Удрали, — сказал летчик, показывая сестре на окно.
Она взглянула на меня, потом вопросительно посмотрела на брата.
— Это мой старый приятель, Олекса Мартынович Кайдаш, журналист. Знакомьтесь.
Я повернулся к девушке, намереваясь протянуть ей руку, но она только кивнула мне.
— Расскажи, что тут случилось, — попросил брат.
— В половине двенадцатого я легла спать и скоро уснула… Вдруг просыпаюсь…