ЛАНАРК: Жизнь в четырех книгах
Шрифт:
— Я ее не знаю.
— Она выглядит как Мона Лиза, однако ноги у нее симпатичнее. Вчера вечером она зазвала меня к себе в комнату и призналась в любви.
— О господи! — простонал Toy, колотя себя по лбу. Перед ним словно захлопнулись ворота, а потом их намертво заварили.
Драммонд потянулся и зевнул:
— Да, я тоже малость растерялся. Девушки, которые признаются в любви, ждут от тебя всякого безрассудства — требуют, например, в обмен искренности. Тем не менее ночь мы провели приятную. Знаешь, она оказалась девственницей. Я видел вокруг нее столько ухажеров, что никак этого не ожидал. Постарался не лишить ее невинности. Я чту целомудрие: жаль
— Мне надо в уборную.
Два часа спустя Toy стоял у входа, в унынии опираясь о перила, и провожал глазами последних участников вечера, которые расходились и поодиночке, и попарно. Мантию и квадратную шапочку он запер в шкафчике. Драммонд, все еще в костюме Дракулы, резвился на тротуаре среди хохочущих друзей.
— Я должен проводить женщину домой! — кричал он. — Я должен проводить домой какую-нибудь женщину. Лорна, Лорна, Лорна!
Он попытался обнять девушку, которая со смехом выскользнула у него из рук:
— Не сегодня, Эйткен, не сегодня!
Из двери вышла девушка в синем пальто и замешкалась, растерянно оглядываясь по сторонам. Драммонд учтиво взял ее за руку:
— Позвольте нам проводить вас домой, Марджори. Лицо девушки сморщилось в застенчивой улыбке.
— Извини, Эйткен. За мной должен приехать отец.
— Позвони ему — быть может, он еще не выехал. Скажи, что мы прогуляемся с тобой до самого дома. Я буду держать тебя за одну руку, Дункан — за другую. Двойной эскорт обеспечит тебе полную безопасность. — Девушка заколебалась. — Сейчас только половина двенадцатого. И вечер теплый, — мягко настаивал Драммонд.
— Ладно, — согласилась девушка и, мельком улыбнувшись Toy, вернулась в здание позвонить.
— Марджори чудная девушка, и вправду чудная девушка, — пропел Драммонд. — Не понимаю, почему думают, будто мне не могут нравиться чудные девушки.
Toy, глядя в небо, зевнул. В небе показались две-три звездочки.
— Спокойной ночи, Эйткен, — сказал он.
— Не уходи, — торопливо отозвался Драммонд. — Тебе что, не нравится Марджори?
— Не в этом дело, — проговорил Toy, однако появилась Марджори, и Драммонд взял ее за правую руку, a Toy — за левую: бережно и осторожно. Рука была маленькой, чуть теплой, не сухая и не влажная, и все мысли Toy сосредоточились на этом ощущении.
Они прошли, разговаривая о пустяках, по холму, по стальным трамвайным путям, отражавшим свет фонарей, через Келвин-ривер, а потом углубились в обсаженные деревьями улицы с рядами стандартных домов. Откуда-то со стороны университета послышался громкий лай, и навстречу им выскочила из-за угла на тротуар черная собачка.
— Это Джибби! — воскликнула Марджори и, присев на корточки, подставила колени под собачью голову. — Ну как ты, Джибби? А, Джибби? Хороший песик, Джибби, хороший, — приговаривала она, трепля собачку за мордочку.
Собачка, высунув язык, жмурилась от восторга. Марджори выпрямилась, и собачка бегом пустилась в обратном направлении. У калитки близ живой изгороди стояла высокая, чуть неуклюжая женщина. Ласково улыбнувшись, она поочередно подала руку всем троим.
— О, Эйткен, мы, конечно, уже встречались. А это, значит, Дункан. Как поживаете, Дункан? Спасибо вам обоим, что доставили мою дочурку домой в целости и сохранности. Муж сейчас заведет машину, чтобы отвезти вас в центр. Вы ведь не здесь живете?
Машина медленно подъехала к ним и остановилась на обочине,
Хотя Марджори приветливо на него взглянула всего лишь два-три раза и сжала руку, Toy в субботу оттер пятна краски с одежды и начал чистить зубы перед сном. В понедельник, когда он стоял с друзьями на лестнице главного здания, Марджори быстро прошла мимо. Toy бросился за ней следом к главному холлу, потом через улицу в дополнительный корпус, где она, напевая, делала неожиданные повороты. Голос Марджори разнесся эхом по невидимому коридору, вдалеке хлопнула дверь — и все смолкло. Toy постоял немного, словно все еще прислушиваясь. Марджори напевала что-то лишенное определенной мелодии, похожее на переливчатые трели птиц. Мельком увидев ее скользнувший мимо силуэт, он подметил, что горло Марджори трепетало, как тронутая струна. В замешательстве Тоу не знал, чувствовать ли себя обиженным. Наверняка Марджори догадывалась, что он идет за ней, так почему же не остановилась? Хотя и он мог бы догнать ее, ускорив шаг, так почему же он этого не сделал?
Днем Марджори, стоявшая в очереди в столовой немного впереди Toy, помахала ему рукой. Toy кивнул, рассеянно осмотрелся по сторонам и потихоньку, как бы ненароком, подошел ближе с выжидающим видом. Она, заметив его, улыбнулась:
— Привет, Дункан. Как дела?
— Отлично. А у тебя как?
— Отлично.
Смешок Марджори, вызванный не его ответом, а тем, что ее забавлял их разговор здесь, в столовой, наполнил Toy радостью.
— Я с таким удовольствием вспоминаю нашу прогулку в пятницу, — сказал он.
— Мне она тоже ужасно понравилась.
— С Эйткеном всегда хорошо.
— С тобой, Дункан, тоже.
Опасная пауза ширилась разделявшей их полыньей. Toy, набрав в грудь воздуха, перепрыгнул через нее на другой берег.
— Можно мне… сесть за твой столик?
— Ну конечно же, Дункан.
Марджори улыбалась так ласково, что Toy успокоился: он не сказал ничего такого. Они поставили свои тарелки на столик, за которым обедали Джанет Уир и еще пара симпатичных веселых девушек. Toy чувствовал себя за едой раскованно: обращаться к нескольким девушкам было легче, чем к одной, но, когда Джанет ушла за сигаретами, он, подавшись к Марджори, густо покраснел.
— Можно мне… ты не против, если я как-нибудь приглашу тебя в кино?
— Ну конечно же, нет, Дункан.
— Может, завтра вечером?
— Ладно… да-да, пожалуй.
— Я зайду около семи, хорошо?
Марджори наморщила лоб:
— Да, Дункан, пожалуй… Да.
На следующий вечер, после чая, Toy вынул из шифоньера двубортный костюм в полоску — подарок соседа, сыну которого этот костюм сделался мал. Toy обозлил мать заявлением, что в жизни его не наденет: такие костюмы носят, мол, только бизнесмены и американские гангстеры. Сегодня он облачился в этот костюм, сунул в нагрудный кармашек аккуратно сложенный белоснежный носовой платок и отправился к дому Марджори, купив по пути коробку шоколадных конфет. В автобусе у него громко стучало сердце и дрожали колени, но, оказавшись в нужном районе, он заплутал. Дом Марджори стоял в конце изогнутой улицы, но таких улиц набралось немало. Toy стал искать телефонную будку, чтобы выяснить адрес по справочнику, нашел ее у доков, однако, уже раскрыв книгу, обнаружил, что не знает фамилии Марджори. В раздумье он яростно тер себе лоб, потом позвонил Макалпину, который сказал: