Ларец с опасным сюрпризом
Шрифт:
– А может, уедем отсюда?
– Обязательно уедем! Я сделаю все возможное, чтобы это случилось как можно быстрее. Надо будет еще поговорить с Назаром… Но мы же не можем уехать в одних штанах, нам нужно продать яйцо Фаберже и шифр фрейлины.
– Владлен, – мягко проговорила Людмила, – ты меня не так понял. Я говорю не о Назаре, я говорю о нас. Мы уедем с тобой, без Назара. Яйцо Фаберже и шифр фрейлины возьмем себе, – длинные ресницы девушки робко задрожали. – Потом найдем покупателя и продадим. Вырученных денег нам хватит до конца жизни. Что ты на это скажешь?
Владлен нахмурился. К такому разговору он был не готов.
Противоречия
– Люсь, оставим этот разговор. Нам с тобой хорошо вместе, и давай это ценить. Все остальное должно быть вторично. А то, что касается Назара, мы с ним давние друзья. Но дело даже не в этом… Я не из тех людей, которые кидают.
– А ты уверен, что он поступил бы с тобой таким же образом?
– Уверен… Хотя, собственно, что это меняет? Важно то, как поступлю я.
В углу лежал неразобранный рюкзак, оставшийся после поездки в Кириши. С ним следовало что-то делать. Не оставлять же валяться пять килограммов тротила в прихожей. Не ровен час, заявятся из полиции с обыском, вот тогда за такие дела светит немалый срок.
Подняв рюкзак, Лозовский двинулся к выходу.
– Ты куда? – удивленно спросила Людмила.
– Приеду поздно, у меня есть кое-какое неотложное дело.
– А как же я? – обиженно протянула девушка.
– Оставайся дома и, главное, никому не открывай.
Поцеловав ее, Владлен вышел из квартиры.
* * *
Не удержавшись, он открыл багажник и вытащил из него завернутую в промасленную тряпицу шкатулку. Полированное и покрытое лаком красное дерево со значительными царапинами на боковых сторонах. Внутри шкатулки находилось яйцо Фаберже. Слегка приоткрыв крышку, Лозовский глянул на сверкнувшие камни. При дневном свете оно казалось еще красивее. Это каким же невероятным даром нужно было обладать, чтобы создать такую красоту!
По соседству, глянув на застывшего Владлена, какой-то длинноволосый брюнет сел в салон темно-синего «Пежо», негромко хлопнув дверцей. Впереди немолодая женщина выгуливала тявкающую шавку, а из окон третьего этажа голосистая женщина звала сына к обеду. Прохожие, спотыкаясь взглядами о чуть склоненную фигуру Владлена, топали дальше, совершенно не обращая на него внимания. Для них он был одним из немногих, находящихся в этот час на автомобильной стоянке. Лозовский невольно улыбнулся: никто из них даже не подозревал, каким сокровищем владеет их сосед.
Оно и к лучшему!
Аккуратно уложив шкатулку на прежнее место рядом с запасным колесом, он закрыл багажник. Вот теперь можно ехать. Сев в салон, завел двигатель и плавно вырулил со двора, объехав невесть откуда взявшуюся собачонку.
По Ярославскому направлению, в восьмидесяти километрах от Москвы находилась вымирающая деревенька Выселки, которая, как поговаривают, была старше самого Ярославля и в которой у Владлена имелся небольшой домик, доставшийся ему от бабки. Наследство не бог весть какое, особенно не разживешься, зато летом на речку и пойменный луг открывается прекрасный вид. Приходилось только удивляться, каким образом здешняя природа оставалась нетронутой и сохраняла свою первозданность. Нередко Лозовский приглашал сюда девушек, и ни одна из них не высказывала разочарования.
На улицах движение оказалось
Обошлось без приключений. Лишь однажды, съехав левым колесом в грязь, «Тойота» забуксовала, почувствовав на себе крепкую хватку лесного беса, но потом леший, видно смилостивившись, отпустил машину восвояси.
Со стороны деревенька выглядела диковато (эдакий сельский призрак на фоне строящихся коттеджных комплексов): крепких домов наперечет, в основном убогие, с покосившимися стенами, виднелись даже две соломенные крыши (это и вовсе архитектурный реликт!). Дощатые неказистые заборы огораживали неровные четырехугольники земли, заросшие всякой сорной травой. Но стоило подъехать поближе, и картина представилась более отрадной. На скамеечках перед крылечками сидят мужички и чинно, не пеняя особо на свое житие, покуривают самосад, собранный с собственных огородов…
Владлена узнавали и, как своему, деревенскому, кивали издалека. Его дом находился на самой окраине деревни: вполне крепкий сруб, выложенный из столетней ели, так что ежели за ним ухаживать, то стоять ему еще лет триста. Правда, в огороде некоторое запустение: среди посаженных помидоров буйно произрастал репей, пораскидав во все стороны колючие отростки; лопаты, лежавшие во дворе, изрядно проржавели. Единственным предметом, пользовавшимся неизменным спросом, был мангал, в котором Лозовский частенько готовил шашлык.
Дом от прочих строений отличала крепкая металлическая дверь, которую невозможно было поддеть даже ломом. Конечно, желающие попасть внутрь вполне могли разбить стекло и пролезть в сруб. Но наличие столь серьезной двери свидетельствовало о том, что за домом приглядывают, и у всякого, кто покусится на имущество, могут возникнуть большие неприятности. Под стать двери был и замок. По большому счету воровать в комнатах было нечего – разве что резную дубовую кровать, сработанную каким-то толковым мастером лет двести пятьдесят назад, на которой почила бабка. Как-то она обмолвилась о том, что кровать ей досталась в приданое от матери, которую ей, в свою очередь, передала бабка. На этой койке было рождено не одно поколение Лозовских, так что она уже представляла собой фамильный раритет. Оставалось только удивляться, как при тех нагрузках, что кровать испытывала на протяжении более чем двух столетий, она еще не рассыпалась по досочкам.