Ларец
Шрифт:
– Да Катька и забрала.
– Постой! – Нелли понемногу приходила в себя. – Ты вить сказала сейчас, что Катька за стенами?
– Ну. Да не белей ты так, Катька, она спрячется… – В голосе Параши было куда меньше уверенности, чем в словах. – Еле совет закончился, как дозорные прискакали.
То-то дивилась Нелли, что так долго никто не нарушал теченья их с Сириным беседы. А просто не до него стало, да и проулок, видать, далеко от стен. Но Катька-то как же умудрилась не узнавши уйти?
– Да она не воротами, а пешею калиткой, – поймала ее мысль Параша. – Я оттудова шла, из тайги, а она мне навстречу. Чего ж ты, говорю, не с ружьецом? Кремень полетел, отвечает.
Девочки бежали уже по деревянной мостовой, покуда еще не разломанной, целой. Нелли замотала на бегу головой, словно лошадь, досаждаемая слепнями. Неужто сейчас вновь увидит она, как трещит настил, и отец Модест с Филиппом возьмутся за лопаты, ровно пейзане? А вот уж и они!
– Нелли! Я так и думал, что ты в дому не усидишь! – Роскоф сгреб Нелли в охапку: вышло неудачно, поскольку она хорошенько приложилась лбом к ружейному ложу. Как пить дать, вскочит шишка. Но все же успокоительно было оказаться в руках Филиппа, последнее время он как-то от Нелли отдалился.
– Отче, а что ж землю рыхлить мешкают? – не вылезая из покойных объятий, Нелли повернула голову к отцу Модесту. Чем ближе к стенам, тем делалось люднее. Казалось, на улицы высыпали все, кого Нелли только видала в Крепости: зато малых детей словно Крысолов увел всех до единого. Фон Зайниц с Федором толкали небольшую пушку в налете ржавчины.
– Эка кулеврина-то опаршивела! – Отец Модест, приналегши третьим перед взгорком, выпрямился и похлопал рукою по лафету. – Никакого к старости уваженья! Так зачем рыхлить землю, Нелли?
Выскользнув из-под плеча Филиппа, Нелли ухватила отца Модеста за рукав. Так оно и есть, все позабыли!
– Греческий огнь землей гасят, не водой! – сбивчиво говорила она, не выпуская обшлага, за который оказался заткнут белоснежный платок. – Лучше заране накопать!
Хотя бы жиром для пущего пламени им негде напастись, стиснула зубы Нелли. Чем-то она взрослей Верхуславы, та не поняла, а Нелли, после знакомства с Венедиктовым, многое теперь такое ловит на лету. Как-то само получается. Они ведь не из того крепят к стрелам извлеченное из тел человечьих, что им так веселей. Расчет-то сугубо практического свойства. Зачем убивать скот, взятый близ города, коли его можно угнать? А вот людей надо всех поубивать перед осадою, чтоб окружить город мертвой землею. Так чего ж телам зря пропадать? Катька, Катька, ну куда тебя понесло?
– Не тревожься, Нелли, – черные глаза отца Модеста проницательно сощурились. – Много столетий прошло со времен Ига. Теперь ордынцы знают куда меньше способов нападения. Греческий огнь им уже неведом. Как и многое другое, очень многое.
Нелли всю жизнь научали, что, чем старей делается род людской, тем больше изобретений знают народы. У отца Модеста же выходило что-то противуположное.
– Орда теперь не та, что прежде, – усмехнулся отец Модест, прислушиваясь к многоголосому вою вдалеке. – Это лишь жалкие племена дикарские, не объединенные меж собою. Они боле не одержимы Великим Злом. А раз так, прежние учители их позабыли.
Нелли хотела было спросить, что за учители такие водились прежде у ордынцев, да вниманье ее отвлекла медная коленчатая подзорная труба в руках поспешавшего к валу княсь Андрея. Поглядеть бы на тартар вблизи! Нет, необязательно сейчас просить, людям не до нее. Ей забава, им дело.
Параша меж тем упорхнула, заприметив вдали
– Хоть на стену-то мне можно подняться? – насупившись, спросила Нелли.
– Да, вполне можно, – рассеянно ответил отец Модест, поправляя белую прядь. – Монголы теперь не подступаются на выстрел. Выжидают.
– Так их же слышно! – изумилась Нелли. По охотам в Сабурове она с малолетства знала, что лет пули длинней крика.
– Здесь горы, звук многажды усилен. – Отец Модест ступил уж носком сапога на деревянную ступеньку подступающей к стене лестницы.
– Выжидают – чего, Ваше Преподобие? – Роскоф перекинул из руки в руку ружье, по вине коего над бровью Нелли уже вздувался изрядный бугор. Между тем самого этого ружья Нелли у Филиппа раньше не видала: было оно с необычайно тонким стволом, длинным, словно удилище.
– Опасаюсь, подтяжки новых сил.
– Филипп, а что сие за ружье смешное?
– Это ты смешная, Нелли, арнаутскому же ружью я не знают равных, особо с того времени, как заменили ударный замок кремневым. Но у нас в дому было и старое ударное, с узором из кораллов, батюшкиной юности. Я с ним стрелять учился. Хорош здесь арсенал, Ваше Преподобие!
– Шибко разные масти, – отозвался отец Модест. – За два-то с половиною столетья чего только не накопилось.
Нелли с наслаждением вдохнула ветер распахнувшегося пространства. Теперь стало наконец видно, что воют и свистят не дух Эрлик со своею бесовской свитой, но существа во плоти. Хоть и были те существа, сказать по правде, немногим больше Орестовых оловянных солдатиков, кои в свое время унаследовала Нелли. В темно-синих, неприятного колеру, одеждах, похожих на короткие кафтаны, шапках с длинными звериными хвостами, стелющимися на скаку, маленькие всадники перемещались туда-сюда, на первый взгляд безо всякого смысла. Ни пороков, ни Гуляй-полей, Нелли, к своему довольству, не приметила, были лишь длинные лестницы. Не нашлось у ордынцев и хитрого коромысла, с корзиною для людей на одном конце и мешком для камней на другом: коромысло крепится посередине на столбе, а чем больше камней нагрузят, тем выше поднимаются люди. А когда корзина поднялась до высоты стен, край коромысла к ним подводят. Тут уж штурмующие сыплются на стены, как горох. Что же, прав отец Модест, измельчали окаянные.
– С чего ж они полезли, впервой-то за сто лет? – задумчиво произнес княсь Андрей, облокотившийся рядом о деревянные перилы. – Хочешь поглядеть в подзорное стекло, дитя?
Нелли от неожиданности только кивнула. Андрей Львович протянул ей трубу. Плоское восковое лицо тартарина, с чертами неподвижными, как у статуи, подпрыгнуло вдруг так близко, что Нелли едва не выронила тяжелую медяшку. Косая застежка синей одежды, войлочная шапка с хвостом, похожая на ойротскую. Глаза – будто прорезанные ножиком щели, в которые набилась грязь. Статуя из воска.
При седле с острой лукою у тартарина был шест, на который он прицепил длинную полоску алого шелка. Лоскут заметался в воздухе – туда-сюда.
– Чего размахался? – Нелли возвратила трубу. От стремительного отдаления картины нахлынула слабость и пошла кругом голова. Нелли подзнабливало немного, язык во рту сделался шершав. Ох, как охота пить. Не шутка перепрыгнуть через несколько столетий, да еще из огня в полымя.
– Команды передает, сейчас потянутся на приступ, – пояснил отец Модест. – Одно худо, княсь. Неубивающих-то среди мужчин сейчас вдвое больше, чем сто лет назад. Тогда сей баланс нас больше беспокоил. Разнежила нас мирная жизнь.