Лароуз

Там, где граница резервации незримо пересекала густые низкорослые заросли черемухи, тюльпанного дерева и чахлых дубков, Ландро остановился и стал ждать. Он обещал больше не пить, и после того, как дал слово, пьяным его не видели. Ландро был набожным католиком, но и от веры предков не отказался. Убив оленя, он мог на английском поблагодарить одного бога, а на языке оджибве [1] пообещать приношение в виде табака другому [2] . Он был женат на женщине еще более набожной, имел пять детей, заботился об их пропитании и стремился вырастить из них достойных людей. У его соседа, Питера Равича, была большая ферма, составленная из бывших индейских наделов. Он выращивал кукурузу, сою, а западную окраину владений отвел под сенокос. Он и Ландро, а также их жены, которые были единокровными сестрами, жили в ладу. Если надо, меняли яйца на патроны, картошку на муку, делились детской одеждой,

вместе ездили в город – ну и так далее. Их отпрыски играли вместе, хоть и ходили в разные школы. Когда наступил 1999 год, Равич заинтересовался «Проблемой 2000 года» [3] и связанными с ней грядущими катаклизмами. Он постоянно говорил о том, что завел автономные источники энергии, установил специальные программы на свой компьютер и запасся всем необходимым. Он даже заполнил старый бензобак и закопал его под сараем. Равич представлял всевозможные ужасы, но случилось то, чего он не мог предвидеть.

Ландро выслеживал оленя все лето, ожидая, что завалит его, растолстевшего на кукурузе, которую убрали совсем недавно. Как всегда, он отдаст часть мяса Равичу. У оленя были свои привычки, и он хорошо освоился на тропе. Он будет ждать, уставившись в полуденную дымку. А затем, перед наступлением сумерек, отважится пересечь границу резервации, чтобы навестить дальние поля Равича. Теперь олень приближался, идя по привычной тропе, то и дело останавливаясь, чтобы принюхаться. Но Ландро ждал с подветренной стороны. Самец повернулся, чтобы всмотреться в кукурузное поле Равича, идеально подставляясь под выстрел. Ландро был опытным охотником, начав с дедом охотиться на мелкую дичь еще в возрасте семи лет. Он выстрелил с хладнокровной уверенностью. Когда олень отскочил и убежал прочь, Ландро понял, что попал в кого-то другого, – в момент, когда он нажал на курок, перед его глазами что-то мелькнуло. Лишь когда Ландро отправился вперед на разведку и осмотрел тропу, он увидел, что убил соседского сына.

Ландро не дотронулся до тела мальчика. Он уронил ружье и побежал через лес к дому Равича, рыжеватой постройке с большим окном и террасой. Когда Нола открыла дверь и увидела Ландро, пытающегося выговорить имя ее сына, она опустилась на колени и указала наверх, где он должен был находиться, – а верней, где его не было. Она только что проверила, там ли он, обнаружила, что мальчик ушел, и собиралась его искать, когда услышала выстрел. Мать встала на четвереньки. Затем она услыхала, как Ландро говорит по телефону, рассказывая дежурному, что произошло. Он уронил трубку, когда она попыталась выскочить за дверь. Ландро сгреб ее в охапку. Она сопротивлялась и царапалась, стараясь высвободиться, и все еще боролась с ним, когда прибыли наряд племенной полиции [4] и бригада «Скорой помощи». Она не вышла за дверь, но вскоре увидела парамедиков [5] , бегущих через поле. «Скорая», качаясь и кренясь, медленно двигалась к лесу по заросшей травой дороге, где обычно ездил лишь трактор.

Нола выкрикивала в лицо Ландро ужасные вещи, которые потом не могла вспомнить. Племенная полиция была там. Она знала этих людей. «Казните его! Казните этого сукина сына!» – кричала она. Когда Питер приехал и поговорил с ней, она поняла – медики сделали, что смогли, но все было кончено. Это ей объяснил Питер. Губы его шевелились, но она не могла услышать ни слова. Он был слишком спокойным, подумала Нола, все еще находясь во власти бешеного гнева, слишком спокойным.

Ей хотелось, чтобы ее муж отдубасил Ландро до смерти. Она ясно видела, как это случится. Она была маленькой тихой женщиной, которая никому не причинила вреда в своей жизни, но теперь она хотела крови. Ее десятилетняя дочь в то утро заболела и осталась дома, пропустив школьные занятия. Девочку по-прежнему лихорадило, но она спустилась по лестнице и прокралась в гостиную. Мать не любила, когда они с братом устраивали кавардак, оставляя игрушки лежать кучами на полу. Их место было в большой коробке. Сейчас дочь спокойно вынула все, что в ней находилось, и разложила повсюду. Мать увидела это и, внезапно встав на колени, принялась наводить порядок. «Ты можешь не разбрасывать вещи? Неужели тебе не понятно, где они должны лежать?» – сурово выговаривала она. Когда игрушки опять оказались в коробке, Нола снова разразилась криками. Дочь вынула игрушки. Мать швырнула их обратно. Каждый раз, когда она нагибалась и подбирала игрушки, взрослые отводили глаза и громко разговаривали, стараясь заглушить ее причитания.

Дочь звали Мэгги, в честь тетки Мэгги Пис. У девочки были бледная, словно светящаяся кожа и каштановые волосы, которые лежали на плечах озорной волной. Волосы Дасти были светлыми, такого же цвета, как шкура оленя. Мальчик был одет в рыжеватую футболку, и охотничий сезон был в самом разгаре, хотя это не имело значения на той стороне границы, где Ландро сделал роковой выстрел.

Зак Пис, исполняющий обязанности начальника племенной полиции, и Джорджи Майти, восьмидесятидвухлетняя медсестра на пенсии, работавшая коронером округа, и так были перегружены работой. День назад произошло лобовое столкновение. Оно случилось далеко за полночь, когда бары уже были закрыты; ни один из погибших не был пристегнут ремнем безопасности. Коронер штата совершал объезд их района и остановился в резервации, чтобы ускорить оформление

документов. Зак как раз разбирался с этой проблемой, когда поступил звонок насчет Дасти. Бедняга сделал паузу, чтобы положить голову на стол, а потом позвонил Джорджи, которой следовало убедить коронера штата остаться еще на пару часов и осмотреть ребенка, чтобы семья могла без промедления приступить к похоронам. Теперь Заку предстояло позвонить Эммалайн. Как двоюродные брат и сестра, они выросли вместе. Зак пытался сдержать слезы. Он был слишком молод для своей должности и излишне добросердечен для полицейского. Сестре он пообещал зайти позже. Так что Эммалайн узнала обо всем еще до возвращения детей из школы. Она как раз пришла домой, чтобы их встретить.

Эммалайн подошла к двери и наблюдала за тем, как старшие дети выходят из автобуса. Они шли с опущенными головами, касаясь руками высокой травы, когда пересекали заросшую канаву, и Эммалайн поняла, что все в курсе произошедшего. Холлис, который жил с ними с раннего детства, Сноу, Джозетт, Уиллард. Иметь такое необычное имя, как Уиллард, и не получить прозвища в резервации было невозможно. Так что Уиллард был Кучи [6] . Младший ее сын, Лароуз, ринулся им навстречу. Он был ровесником мальчика Нолы. Они с сестрой забеременели в одно и то же время, но Эммалайн после родов положили в больницу Индейской службы здравоохранения [7] . Прошло три месяца, прежде чем она увидела малыша Нолы. Оба мальчика, двоюродные братья, часто играли вместе. Эммалайн сделала сэндвичи, разогрела мясной бульон.

– Что теперь будет? – спросила Сноу, спокойно глядя на мать.

Глаза Эммалайн снова наполнились слезами. Ее лоб покраснел: молясь, она клала земные поклоны и при этом сильно билась головой о пол. Бедняжка источала страх – он словно сочился из нее.

– Не знаю, – ответила она. – Пойду в племенную полицию и побуду рядом с вашим отцом. Это было такое…

Эммалайн собиралась произнести «ужасное несчастье», но вместо этого лишь прижала руки ко рту. Слезы вновь покатились по щекам, капая на воротник. Что еще можно было сказать о случившемся? Ничего. И Эммалайн не знала, как дальше жить ей, или Ландро, или кому-то другому, а в особенности Ноле.

Минута текла за минутой, пока наконец не прошел день, а потом и второй. Приехал Зак. Он сел на диван и провел рукой по косматым волосам.

– Приглядывай за мужем, – посоветовал он. – За ним надо присматривать, Эммалайн.

На миг ей показалось, будто он хотел сказать, что Ландро может покончить с собой. Она покачала головой. Ландро был предан семье, а о своих пациентах заботился так трепетно, что это напоминало одержимость. Он работал помощником физиотерапевта, пройдя обучение на техника диализа, а также прошел подготовку и сертификацию в больнице Индейской службы здравоохранения как ассистент в области персонального ухода [8] . Эммалайн стала обзванивать подопечных Ландро. Начала с Отти и его жены Бап. Когда она позвонила милому старичку по имени Аван, безнадежно больному, и сообщила его дочери, что Ландро не придет, та сказала, что отпросится с работы и станет ухаживать за отцом, пока Ландро вновь не приступит к своим обязанностям. Ее отец любил играть с ним в карты. Однако в усталом голосе дочери прозвучали нотки, показывающие, что она не удивлена. Может быть, у Эммалайн начиналось нечто вроде паранойи – нервы были на взводе, – но ее поразило, что дочь Авана замялась, а потом сказала почти то же самое, что и Зак: «За ним надо присматривать». Дело в том, что они любят Ландро, говорила себе Эммалайн, но позже поняла, что это лишь часть правды.

Расследование было коротким – прошло всего несколько бессонных ночей перед тем, как Ландро освободили. Зак взял ключ у Эммалайн и положил ружье в багажник ее машины. После того как Ландро вышел из полицейского участка, Эммалайн пошла с ним прямо к священнику.

Отец Трэвис Возняк взял их за руки и стал молиться. Он не думал, что найдет слова, но те пришли. Конечно, пришли. «Его цели непознаваемы, Его пути неисповедимы». За плечами священника было слишком много лет испытаний, которые начались прежде, чем он посвятил себя Богу. Отец Трэвис служил морским пехотинцем. Впрочем, он продолжал им быть. Батальон 1/8 морской пехоты [9] . Священник выжил при взрыве бейрутских казарм в Ливане в 1983 году [10] . Многочисленные рубцы окружали его шею, извиваясь петлями над воротником и, конечно, уходя в глубь плоти.

Он закрыл глаза, сжал крепче их руки. У него кружилась голова. Ему опротивело молиться о жертвах автомобильных аварий, надоело добавлять «не забывайте пристегивать ремни безопасности» в конце каждой проповеди, он устал от столь большого количества ранних смертей. Голова закружилась сильней, и он приготовился к тому, что упадет на пол. Теперь, как, впрочем, всегда, он спрашивал себя, можно ли так притворяться перед людьми, которых любит. Он постарался успокоиться. «Плачь с теми, кто плачет». Слезы текли по щекам Эммалайн и Ландро. Говоря, они нетерпеливо смахивали их с лица. Им требовались полотенца. У отца Трэвиса они водились, и тканевые, и бумажные. Он оторвал от рулона два белых квадрата. Два дня назад он сделал в точности то же для Питера. Ноле, чьи глаза, горящие ненавистью, оставались сухими, это не понадобилось.