Лашарела
Шрифт:
— Отстань, тебе говорю! — крикнул ему Лухуми, и не успел тот замахнуться ножом, как Лухуми схватил скамью и поднял ее перед собой, как щит. Нож вонзился в дерево. Рывком подавшийся вперед Колода не сумел удержаться и снова растянулся перед своим врагом. Лухуми обхватил его своими ручищами, словно железным обручем, поднял высоко и изо всех сил опять швырнул о каменный пол.
Колода тяжело грохнулся и остался лежать без движения.
Узники, озадаченные таким оборотом дела, глядели на одноглазого богатыря, не смея пикнуть.
Шило отыскал кисет Лухуми, с опаской приблизился к нему, молча
Мигриаули положил деньги в карман и направился к нарам у стены. Лежавшие на них вскочили и предупредительно очистили ему место.
Тяжело дыша, Лухуми опустился на нары. У него болела голова, руки и ноги не подчинялись ему, скованные болью и усталостью. Внезапно его сморил сон, и он повалился на жесткое ложе.
Проснулся Лухуми поздно ночью. Удивленно осмотрелся. В подвале было почти пусто. Вчерашние забияки исчезли. Какой-то сутулый старик расхаживал молча из угла в угол, заложив руки за спину.
— Где это я? — еще не совсем очнувшись ото сна, спросил Лухуми.
— Ты в дворцовой тюрьме, — спокойно отозвался старик, продолжая вышагивать по камере.
— Да… вчера меня втолкнули сюда, — стал припоминать Мигриаули. — Но здесь было много людей, а сейчас…
— Да, их было немало, — подтвердил старик и опустился рядом с Лухуми на нары. — Ты вчера чуть не убил их главаря, и они со страху попросили перевести их отсюда.
Лухуми вспомнил вчерашние события.
— Что им, бессовестным, нужно было от меня! — с горечью проговорил он.
— Совести у них нет, это верно, — подтвердил старик. — Вся их жизнь прошла в убийствах и грабежах. В тюрьме они чувствуют себя как дома.
— А кто был тот, бритоголовый, что так налетел на меня? — спросил Мигриаули.
— Это главарь воровской шайки, Кундза — Колода. Никто не знает его настоящего имени. Сколько раз его к виселице приговаривали, но он увертывался каким-то чудом!
— А в чем он теперь провинился?
— Не перечислишь его преступлений, сынок! Ему и пятнадцати лет не было, когда он застал свою мать с любовником и топором зарубил того на месте. Сбежал из дому и стал бродяжничать. Потом поступил служкой в какой-то монастырь. Стал там монахов смущать. Бросили его в темницу. Не миновать бы ему петли, но он сбежал и скрылся в городских трущобах. Человек он сметливый, дерзкий, стал главарем воров и грабителей, мошенников и убийц. На весь город страх наводил. Все воры, разбойники, мошенники отдавали ему часть награбленного, его слово было законом для них. Никто до сих пор не смел поднять на него руку. Дай тебе бог здоровья, сынок, утешил ты меня. На руках вынесли его отсюда, вряд ли жив останется.
— И поделом ему! Сколько я его просил оставить меня в покое. Ведь я тоже человек, вынудил он меня… А ты что же не ушел с ними, отец?
— Мне с ними делать нечего. В жизни я не съел куска, добытого бесчестным путем.
— Как же ты, честный человек, попал сюда?
— Долго про меня рассказывать. Сорок лет преданно служил я царям — и Георгию, деду нынешнего царя, и Тамар. Сам был начальником этой тюрьмы. И вот отблагодарил меня нынешний государь, Георгий Лаша. Бежал важный узник из тюрьмы, так меня за это посадили.
— Как же так несправедливо обошлись с тобой, таким почтенным
— Чему удивляться? Еще не то говорят про нашего царя. Он отбил жену у своего слуги, человека преданного, не раз спасавшего ему жизнь, а потом взял и убил его…
— Да нет, пока не убил, но было бы лучше, если бы убил! — Тяжелый вздох вырвался у Лухуми, и старик заметил, как крупная слеза скатилась из единственного глаза его собеседника.
Дверь отворилась. Вошли тюремщики. Они заковали Лухуми в кандалы и увели его. С десятком других узников погнали его куда-то.
Под утро заключенных доставили в крепость, расположенную на крутой неприступной скале.
Черная мрачная тюрьма еще издали наводила ужас. Из толстых каменных стен, обросших мхом, сочилась вода. Темные провалы редких окон были забраны густыми железными решетками.
Стражники сдали арестованных начальнику тюрьмы, который распределил их по камерам. Лухуми долго вели по темным крутым лестницам и велели остановиться перед железной дверью.
Отомкнув три замка, стражники с трудом отворили тяжелую дверь. В темном провале мерцал слабый свет.
Тюремщики сняли с Лухуми кандалы и цепями приковали его к стене. Этого им показалось мало, они опоясали его железным обручем и, точно зверя свалив на пол, ушли.
Как волкодав на привязи, метался Лухуми, он задыхался от бессильного гнева. Наконец он устал, и ярость его как будто унялась. Обессиленный, он опустился на пол.
Раз в неделю его ненадолго выводили на тюремный двор подышать воздухом.
Кого только не встречал Лухуми на этих прогулках: и мятежников, и воров, и убийц, и разбойников! Сначала он ужасался, когда узнавал о совершенном тем или иным узником преступлении. Но, вдумываясь в причины, их вызывавшие, он часто начинал жалеть преступника. Большинство заключенных составляли простые бедные люди, труженики, привязанные, как и он, к своей семье и хозяйству, ввергнутые в тюрьму жестокостью и несправедливостью, царящими в этом мире. Они или вообще не были ни в чем виноваты, как и Лухуми, или были превращены в преступников власть имущими.
Во дворце сначала никто не знал, откуда явилась Лилэ, кто она такая, да и никого это особенно не занимало. Бывало уже так не раз — наскучит царю очередная наложница, и, смотришь, ее уже выпроводили из дворца, а место ее занимает другая. Думали, и сейчас будет так же.
Но предположения царедворцев не оправдались. Время шло, а Георгий все больше привязывался к Лилэ и требовал, чтобы все относились к ней с почтением.
После прибытия Лухуми в качестве гонца придворные стали доискиваться причины переполоха на приеме. В конце концов всем стало известно, кто такая Лилэ.
— У преданного слуги, не щадившего жизни ради его спасения, царь отнял жену! — возмущались одни.
— Может ли жена крестьянина стать царицей? Неужели наши жены должны будут ей кланяться? Неслыханное дело! — выходили из себя другие.
Поддерживая их, католикос яростно вопил:
— Безбожник, он хочет подорвать основы веры, посмел отнять у мужа венчанную жену! Нельзя терпеть поругания супружеского ложа, чистоты освященного церковью брака!
Открыто выступали против царя почти все родовитые вельможи и священнослужители.