Ласковые имена
Шрифт:
– Так что же тогда нужно?
– К моему несчастью, на то, что нужно, трудно набрести.
– Мне кажется, в этом есть какая-то загадка.
– В чем?
– В том, что нужно.
Аврора несколько едко улыбнулась дочери.
– Остается надеяться, что твой блестящий молодой друг окажется тем, что нужно, если ему придется тебя содержать, как он оказался тем, что нужно, когда речь шла о соблазнении.
Вспыхнув, Эмма вскочила.
– Заткнись, – закричала она. – Он уехал. Я не знаю, вернется ли он когда-нибудь. Мне хотелось увидеться с ним всего лишь раз. Он старый друг, что в этом плохого?
– Мне кажется, я не говорила,
– Ничего и не было. Что ты здесь сидишь со своими законченными предположениями? Я ненавижу хорошую грамматику, а тебя считаю ужасной. Спасибо за обед.
Аврора помахала ложкой, улыбаясь дочери, которая была в ярости.
– Да, благодарю за то, что ты меня навестила, родная. Ты очень удачно выбрала платье.
Несколько секунд они смотрели друг на друга.
– Ну и хорошо, раз ты не желаешь мне помочь… – выпалила Эмма и тут же пожалела о своих словах.
Аврора окинула дочь холодным взглядом.
– Я очень сомневаюсь, что могла бы не прийти тебе на помощь, если бы ты меня попросила. Более вероятно, что ты из упрямства не обратишься ко мне, когда это потребуется. Мне бы хотелось, чтобы ты села на место. Вообще-то я бы не возражала, если бы ты осталась у меня на ночь. Если ты поедешь домой, то наверняка будешь расстраиваться.
– Конечно, буду. Я могу расстраиваться, когда захочу.
– Послушай! – сказала Аврора повелительным тоном.
Эмма прислушалась, но услышала только хлопанье крыльев, доносившееся из птичьего домика.
– Это мои ласточки. Боюсь, что ты их потревожила. Они очень возбудимые.
– Я пошла. Спокойной ночи.
Когда за ней закрылась дверь, Аврора пошла на кухню и помыла суповую миску и ложку. Потом она вернулась во внутренний дворик и прошла на задний двор. Ласточки все шумели в своем домике, а она постояла около них, тихо напевая, как часто делала по ночам. Думая об Эмме, она пришла к выводу, что не хотела бы стать моложе. Если разобраться, то у молодости не так уж много преимуществ. С удовольствием стоя босиком, она прислонилась к птичьему домику, пытаясь сообразить, что могло бы вызвать у нее желание начать жизнь с той ступени, на которой стояла ее дочь. Она ничего не смогла придумать, но вспомнила, что у нее в кровати припрятана пара киножурналов – маленькая награда за вечеринку и исполненный долг перед старинным любовником и добрым другом Альберто. Он когда-то был таким прекрасным певцом. Несомненно, у него было больше оснований для желания вновь помолодеть.
Трава под ногами только начинала напитываться ночной влагой, и луна, недавно так красиво светившая на ее вяз, и ее кипарис, и ее сосны, скрылась за облаками, и свет ее едва пробивался сквозь мглу, которой дыхание залива покрывало Хьюстон почти каждую ночь, словно помогая городу заснуть.
ГЛАВА VI
– Телефон, – сказала Рози.
Сообщение не удивило Аврору, поскольку упомянутый инструмент находился менее, чем в футе от ее руки. Было около десяти, и она расположилась в залитом солнцем крошечном эркере у себя в спальне; это было едва ли не самое любимое ею место в мире. В ее распоряжении были солнечный свет, окно и множество подушек – для моральной поддержки, совсем не лишней, поскольку она занималась едва ли не самым неприятным делом: оплатой счетов. Ничто не вызывало у нее такого приступа
– Я говорю, телефон звонит, – повторила Рози, так как трезвон действительно продолжался.
Аврора не спускала глаз с чековой книжки.
– Как ты любишь говорить, что и так всем известно, – упрекнула она. – Я знаю, что он звонит. Я лишилась разума, а не слуха.
– А может быть, новости вас обрадуют, – бодро предположила Рози.
– Весьма маловероятно, если учесть, в каком я настроении. Скорее, звонит кто-нибудь, кого я слышать не хочу.
– Кто бы это мог быть? – спросила Рози.
– Кто угодно, кому вздумается позвонить мне, когда я этого не желаю. – Аврора сделала гримасу в сторону телефона.
– Возьми трубку. А то он мне мешает сосредоточиться на цифрах.
– Наверняка это Генерал, – заметила Рози. – Только у него хватает наглости дать двадцать пять звонков.
– Хорошо. Давай-ка испытаем его, – предложила Аврора, откладывая чековую книжку. – Интересно, достанет ли ему наглости сделать пятьдесят звонков. Такое количество наглости – признак высокомерия, а уж оно-то мне сейчас нужно меньше всего. Думаешь, он смотрит?
– Ага, – сказала Рози, протирая руки хозяйкиным лосьоном. – Что ему еще делать?
Судьба распорядилась так, что дом Генерала был расположен на той же улице, и окно его спальни выходило прямо на гараж Авроры. Генералу было достаточно воспользоваться биноклем, чтобы определить, стоит ли перед ее домом машина, а бинокль был у него всегда под рукой. Кончины его жены и Редьярда Гринуэя разделял интервал всего в шесть месяцев, и с тех пор и Генерал, и его бинокль сделались постоянными факторами жизни Авроры. Даже работа в палисаднике стала для нее проблемой: ухаживая за своими цветами, она не могла избавиться от мысли, что за ней неотступно следит пара холодных голубых армейских глаз.
Телефон не умолкал.
– Я совершенно уверена, что военная подготовка подавляет тонкие инстинкты. Ты считаешь звонки?
– Он не мой ухажер, – огрызнулась Рози. Она рылась на туалетном столике Авроры, присматривая, что бы ей могло пригодиться.
– Возьми трубку, – взмолилась Аврора. – Меня эти звонки доведут до обморока. И не либеральничай.
– Что не делать? Вы не можете говорить по-человечески?
– Не давай на себя насесть, другими словами, – пояснила Аврора.
Рози сняла трубку, и хриплый мужской голос генерала Гектора Скотта стал немедленно давить на уши обеих женщин. Даже среди подушек Аврора его отчетливо слышала.
– Здрасьте, Генерал, – сказала беспечно Рози. – Что вы делаете в такую рань?
Каждому, кто знал генерала Гектора Скотта, было известно, что он встает в пять утра хоть зимой, хоть летом и пробегает перед завтраком три мили. Его сопровождала пара далматинских догов: Першинг и Маршал Ней, оба, в отличие от Генерала, находились в расцвете лет. У одного человека в его личном составе они вызывали абсолютное отвращение. Этим человеком был слуга Генерала, Эф. Ви., которому приходилось участвовать в утренней пробежке, следуя за бегунами на старом генеральском «пакарде», на случай, если хозяин или один из догов падет замертво прямо на дороге.