Латино-Иерусалимское королевство
Шрифт:
После Рерихта интерес к исследованию крестовых походов не угас. Во Франции Г. Шлюмберген и Фердинанд Шаландон посвятили им часть своих работ; в Америке зародилась историческая школа во главе с В. Б. Стивенсоном, затем Даной К. Минро и мадам Ла Монт. За несколько лет вклад в историю крестоносцев стал обширным и особенно важным: г-н Дюссо в своей «Исторической топографии античной и средневековой Сирии» идентифицировал города, упоминаемые в древних текстах, несмотря на всю сложность подобной работы; П. Дешан, вернувшись к очеркам Рейя и Камилла Энлара, своими раскопками открыл перед археологами, исследовавшими военную архитектуру крестоносцев, равно как и саму их историю, новые горизонты. И наконец, Р. Груссе в трех объемных томах своей «Истории крестовых походов и Иерусалимского королевства», увидевших свет в 1934–1936 гг., поставил свои знания востоковеда на службу латинскому Востоку, дополнив в очень живом повествовании данные Рерихта с помощью недавно открытых текстов — прежде всего арабских или сирийских, среди которых дамасская хроника Ибн Каланиси
С нашей стороны, может показаться довольно смелым пытаться внести свой вклад в это знание. Поэтому мы не ставили себе целью создать о Латино-Иерусалимском королевстве очерк, сравнимый с вышеперечисленными работами: нет никакой необходимости в том, чтобы заново излагать сюжет, столь мастерски разработанный г-м Груссе. Мы всего лишь стремились поведать в относительно кратком виде об истории Иерусалимского королевства так, как ее восстановили вышеупомянутые ученые, уделяя особенное внимание самым малозаметным сторонам этой истории — существованию королевства и его населения, его монархическим, феодальным и церковным институтам. По этим вопросам также выходили публикации, но «История монархических институтов Латино-Иерусалимского королевства» Гастона Додю, правда, полностью пересмотренная в великолепном труде мадам Ла Монт «Феодальная монархия Иерусалимского королевства» — в отношении собственно королевских институтов нам кажется довольно устаревшей. Поэтому, не желая посвящать этим вопросам исчерпывающее исследование, мы попытались набросать несколько идей о функционировании франкских институтов. В особенности мы старались использовать в тесной связи — что раньше делали довольно редко — юридические тексты, дипломатические акты с нарративными источниками.
Мы смогли проделать всего лишь неполную работу: однако надеемся, что в нашей книге можно будет найти несколько новых сведений о латинском Востоке, несмотря на ограниченный объем, в который мы должны были уложиться, чтобы изложить столь длительную и захватывающую историю.
Географические рамки нашего повествования не включают три крупных фьефа, которые относительно тесно были связаны с Иерусалимской короной — графство Эдесское, графство Триполи и княжество Антиохийское, которые стали предметом исследования современных авторов. То есть мы будем рассматривать только историю королевства Иерусалимского, с комплексом второстепенных графств и мелких бароний, в тех границах, в которых его воспринимали латиняне XII–XIII вв. (как, например, это показывает параграф 58 Устава тамплиеров), от Мертвого моря и египетской границы до «Па де Шьен», на границе с Триполи.
В этих рамках королевство не представляло собой единое географическое пространство: в него входили две различные области, Сирия и южная Палестина — правда, для средневековых, людей термин Сирия («Surie») обозначал весь сирийско-палестинский регион; жителей королевства обыкновенно называли сирийцами, равно как, но в более ограниченном смысле, и местных христиан. Палестина, состоявшая из Иудеи, Самарии, Галилеи и филистимлянского побережья, по большей части является известковым плато на высоте до тысячи метров, антиклинальной выпуклостью, протянувшейся с Севера на Юг; плато спускается к морю, образуя террасы (лишь одна из них, Сефелах, обладает урожайностью), господствуя над прибрежной равниной, восточная граница которой довольно плодородна, тогда как ее граница песчаника, tell («торон» на языке средневековья), к Западу исчезала под песчаными дюнами. На засушливом и безводном плато, лишенном растительной почвы, разделенном узкими долинами, где пещера громоздится на пещере, на островках, увенчанных крепостями, в Иудее можно было выращивать только скудные культуры. На севере Самария, лучше орошаемая и расположенная на более низком уровне, была плодородной областью, а Галилея, которая со своими горами вулканического происхождения простиралась в северном направлении, представляла прохладный и покрытый зеленью край. В свою очередь, палестинское плато, обрываясь у моря отвесным склоном Кармильской горы, с другой стороны натыкалось на «пучину» (Ghor) Иордана, куда вел часто головокружительный спуск (Мертвое море находится на двенадцать сотен метров ниже Иерусалима, расположенного от него всего в двадцати километрах). На юге плато терялось в степях Негеба и в известковой пустыне Тиха. На севере Палестины низинная равнина Эсдрелон (или «равнина Акры») представляла собой созданную самой природой дорогу через Галилею, между побережьем — прекрасный рейд Хайфы (древний Каифас), это первое пристанище на негостеприимном филистимлянском берегу — и внутренней Сирией с Дамаском. За Эсдрелонской равниной брала начало южная Сирия, которая по большей части состояла из горного хребта Ливана и его отрогов. После переплетения крутых холмов, простиравшихся к востоку от Акры, высота Ливана резко понижалась. Хребет достигал моря в районе мыса Накура, возле крепости Сканделион, и оттуда шел вдоль побережья, иногда отступая и образовывая маленькие прибрежные равнины; земля в этой области вся испещрена ущельями и горловинами, просто созданными для засад, которые представляли собой природные границы, разделявшие сеньории Тира, Сидона и Бейрута. Берег в этих местах состоит сплошь
Наконец, к востоку от Палестины, за бесплодной долиной Иордана (Гхор) простирались плато древнего Моаба, орошаемые гораздо лучше, чем Иудея, и дававшие богатый урожай — еще одна территория, куда франки совершали набеги; в этих местах им удалось основать свои постоянные поселения только в Ярмуке (земле Суэца), бесплодной Идумее и по соседству с ней, более урожайном, Белге (Заиорданской земле), добравшись до самого сердца Синайского полуострова.
Вот в этих-то границах и родилось Иерусалимское королевство, необычное государство, возникшее в результате «взлета Европы», который так хорошо обрисовал Л. Альфен, в начале XII в. Надеюсь, что нам удастся уловить те некоторые из характерных черт этого франкского — скажем даже французского — государства, которые отличали его от Востока, и показать, как жили те люди, что создали его и обеспечили ему долгое существование{2}.
Ж. Ришар
Введение
Иерусалим, королевство паломников
Латино-Иерусалимскому королевству было суждено возникнуть в конце XI — начале XII вв. на филистимлянском и финикийском побережье, простиравшемся от древней Газы до северных окраин Бейрута. На востоке его внутренние области включали в себя плато Галилеи, Самарии и Иудеи и борозду, образованную Иорданской долиной и Мертвым морем. Эта впадина выходила за свои пределы на всей своей протяженности, с двумя выступами, один из которых вел к северу, в направлении Хаурана (наст. Джебел Друз), в «Суэцкой земле», другой на юг, к древнему Моабу: вот эта земля, заканчивавшаяся у Акабского залива на Красном море звалась «Заиорданской землей».
Однако вовсе не плодородие этой почвы, ни ее торговое богатство привлекли и удержали крестоносцев в Палестине. За пределами Наблуской долины, в Самарии, и прибрежных равнинах — где особенно хорошо рос сахарный тростник — плато были довольно безводными; если же крестьянам удавалось добиться хорошего урожая зерновых культур, то ему грозила засуха или нашествие полчищ саранчи либо лесных мышей. Все эти неурядицы самым прямым образом отражались на политике Иерусалимских королей. Стада бедуинов должны были показаться западноевропейцам жалкими. Что касается торговли, то хоть она и познала великий размах в сирийских городах в XII в., но пока даже сравнима не была с тем, чем станет в XIII в.
Причина крестовых походов та же, что побудила основать новое королевство: папа Урбан II двинул баронов Запада к Иерусалиму с целью «освободить могилу Христа», поскольку нашествие турок сделало невозможным паломничество ко Гробу Господню. Число тех, кто откликнулся на его призыв, сильно превышавшее количество французских рыцарей, которые в том же самом XI в. помогали испанцам отвоевывать их полуостров у мавров — что было такой же «священной войной» и не требовало совершать опасное и долгое путешествие в Святую Землю — нам ясно демонстрирует, что христиане приняли эту задачу очень близко к сердцу. Точно так же, как паломничество в Компостелу побудило бургундцев основать графство Португальское, а паломничество к Монте Гаргано привело к созданию норманнского королевства обеих Сицилий, паломничество в Иерусалим лежало у истоков «королевства Востока» (используя выражение историка Гильома Тирского) и позволило ему просуществовать так долго.
Благоговение перед восточными святынями, Святой Землей, где проповедовал сам Христос во время своей телесной жизни, местами, где зародилось христианство и где разворачивались события, о которых повествовалось в Библии и Евангелии, не было «изобретено» в средние века. «Общество латинского Востока» издало собрание латинских «Описаний путешествий» в Святую Землю: они начались в эпоху раннего христианства и уже в IV в. Св. Иероним обосновался в Вифлееме: до нас дошло «Описание путешествия из Бордо в Иерусалим», датированное тем же веком. Великое переселение народов не остановило это движение, которому развивавшийся культ реликвий только прибавил популярности{3}: описания о путешествиях гасконцев, бургундцев или англичан дошли до нас со времен Меровингов.
Само по себе арабское нашествие не превратило паломничество в неосуществимую затею. Если Св. Виллибальд и испытал некоторые трудности во время своего путешествия, прочие повествования нам показывают, что часто они протекали без особых осложнений. Карл Великий добился формального покровительства над Святыми местами, и возможно, поэтому в Палестине осели представители христианской церкви запада, что очень показательно: епископы и монахи так и остались в греческих монастырях Иерусалима и всего региона. Но вскоре палестинские святыни попали в руки «сарацин»: после фатимидского завоевания, когда в Сирии и Палестине начался, быть может, временно, подъем фанатизма, халиф Хаким, основатель религии друзов, приказал осквернить Св., Гроб в конце X в. Этот инцидент не имел длительных последствий, но он показал, что жизненному укладу, который воцарился на Востоке, может прийти конец. Подобные же события повторятся в тот момент, когда христианский мир обретет «самосознание», и вызовут неотвратимые карательные меры.