Латино-Иерусалимское королевство
Шрифт:
Католическая церковь, которая господствовала над населением, также испытала на себе последствия поражения 1187 г. Сколько монастырей, возведенных в самых дорогих сердцу паломников местах, в Иудее, Самарии или Галилее, были разрушены, а их монахи и каноники попытались добраться до побережья? Сколько епископов и архиепископов разом утратили свои епархии и доходы? Именно в Акре нашло пристанище большинство беглых монахов и епископов: любой мало-мальски важный монастырь владел в этом огромном городе приорством или кельей (celle), где и устраивались бежавшие аббат и монахи. Именно в Акре осели каноники, и в 1194 г. выбрали там патриарха. Эти временные резиденции в конце концов стали постоянным местом проживания: когда Иерусалим снова стал франкским, большинство старых монастырских общин Св. Града поспешили вернуть себе свои прежние владения, но — не по причине ли неустойчивости отвоевания франками Иудеи — Иерусалимский патриарх не отправился в свой патриарший город. Даже из монастыря Иосафатской Пресвятой Девы были посланы монахи, чтобы вновь занять свой монастырь, но отныне аббат
Помимо этих монастырей, оставшихся отныне в Акре — городе с бесчисленными колокольнями, описанными в курьезном тексте «Pardouns d'Acre», — в стенах этого великого прибрежного града стали жить многочисленные епископы in partibus, архиепископ Назарета со своим капитулом (папа разрешил ему остаться там в 1256 г.){357}, епископы Лидды, Хеврона… (хотя прелаты Назарета и Лидды могли бы воспользоваться временным возвращением своих епископских городов, как, кажется, сделал первый из них). Но главным среди этих епископов и архиепископов, которые ждали в Акре отвоевания своих кафедр — этим временем можно датировать рождение «должностных» прелатов или in partibus infidelium, из которых с XIII в. папство стало набирать свой высший персонал дипломатов и помощников, а также и коадъюторов для епископов, возглавлявших слишком обширные епархии — был не кто иной, как сам Иерусалимский патриарх. «Духовный сеньор» Иерусалимского королевства сохранил свой авторитет над тем, что осталось от его территории. Он продолжал управлять обломками патриархата в ожидании момента, когда Иерусалим будет окончательно отвоеван. Вот почему он не счел необходимым уйти из Акры, ставшей настоящей столицей королевства, в Иерусалим, где он мог оказаться в изоляции. Мы уже видели, как Иерусалимским королям удалось подчинить своей власти патриарха; но все чаще и чаще папы руководили его назначением. Тем не менее еще в первой трети XIII в. избрание патриарха организовывал капитул Гроба Господня. Но новая причина способствовала тому, что патриархи стали непосредственными агентами папства: вошло в обычай назначать их постоянными легатами на Святой Земле. Около 1220 г. достоинство папского легата начинают совмещать с саном патриарха. Наконец, территория патриархата была сильно ограничена: в Акре уже был свой епископ — впрочем, только до понтификата Жака Пантелеона, сына сапожника из Труа, ставшего епископом Вердена, затем (1253 г.) патриархом Иерусалимским, прежде чем его избрали папой под именем Урбана IV (1261–1264). Бывший патриарх, переводя Флоранса, своего прежнего викарного епископа, из каноников Лана ставшего епископом Акры, в другое епископство, решил, что в будущем, вплоть до возвращения Святого Града, патриарх присоединит к своим обязанностям еще и функции епископа Акры{358}. Таким образом, роль патриарха сводилась единственно к контролю и надзору, очень похожие на функции, вменяемые папским легатам.
Возможно, что после плачевного легатства кардинала Пелагия папы решили более никого не посылать в Святую Землю, за исключением особых миссий (например, легатство кардинала Лаврентия с целью изучить вопрос о присоединении восточных христиан к римской церкви). В любом случае именно после пятого крестового похода патриархи надолго получили «все обязанности легатов как в церковной провинции, Иерусалима, так и в христианской армии, которая будет послана в какое бы то ни было место в этой провинции, чтобы спасти Святую Землю (в крестовом походе)»{359}. Этот новый сан мог лишь усилить авторитет патриархов, которые в конце XIII в. стали настоящими государями над тем, что осталось от старого королевства.
Наряду с этими изменениями в рядах высшего латинского клира необходимо отметить трансформацию низшего духовенства: с одной стороны, клирики Акры — равно как Тира или Бейрута — смешались с итальянскими или западноевропейскими священниками, прибывшими с паломниками или крестоносцами; среди них находились не только достойные люди, но и субъекты с сомнительной репутацией, если судить по недовольству их епископа Жака де Витри{360}. Очевидно, клирики — расстриги или «gyrovagues», для которых паломничество часто было предписанным покаянием или даже возможностью убраться из своей родной епархии, смешивались с разношерстной толпой на улицах этого крупного порта, эксплуатируя без зазрения совести проезжих пилигримов. Но в противовес этому в начале XIII в. родились два религиозных ордена, которым было суждено великое будущее, доминиканцы и францисканцы, которые поставили перед собой задачу проповедовать евангельские заветы жителям города. В добрый час монастыри «нищенствующих братьев» выросли среди многочисленного верующего населения христианской Сирии. Особенно братья-доминиканцы взяли на себя решение неотложной задачи — воссоединить восточные церкви и латинян. Именно они привели к унии с Римом яковитского патриарха Игнатия II (в Иерусалиме, около 1237 г.); они же посылали своих миссионеров, шедших бок-о-бок с братьями-миноритами, в Египет, мусульманскую Сирию, Персию, Турцию. Доминиканская «провинция Святой Земли» и францисканская «custodie Святой Земли» соперничали в религиозном рвении, распространяя католическую веру среди неверных и схизматиков и пополняя собою вереницу мучеников.
Эти миссионеры также проповедовали Евангелие рабам и сарацинским крестьянам. Один из них, Гильом
Что же касается военных орденов, то падение королевства только усилило их могущество. В то время как разоренное франкское рыцарство, напоминало лишь тень тех воинов, кто сражался под знаменами Балдуинов, королевская власть потеряла большую часть своих владений и доходов, а ресурсы церкви, теперь существовавшей на субсидии от папства, 'таяли изо дня в день, тамплиеры и госпитальеры не понесли столь крупного ущерба. Ведь орденские богатства находились на Западе, и их исчисляли в баснословных цифрах: в 1244 г. число маноров ордена тамплиеров восходило к 9000, а госпитальеров — к 19 000. Правда, один современный текст приписывает госпитальерам всего лишь 3500 «часовен» (то есть резиденций с часовнями, отличавшихся от простых риг){362}. Каково бы ни было их действительное количество, эти подсчеты показывают, что оба ордена представляли собой силу, чье имущество и солдаты значительно превосходили те ресурсы, на которые могли рассчитывать прочие группы королевства.
Однако оба традиционных ордена не остались в одиночестве: если испанский орден Монжуа не пережил катастрофы 1187 г., то другой военный орден возник на Востоке. Он вел свое происхождение от гостеприимного госпиталя Пресвятой Богородицы, который служил основным пристанищем для германских пилигримов в Иерусалиме второй четверти XII в. До третьего крестового похода он подчинялся госпиталю Св. Иоанна Иерусалимского, но Фридрих Швабский, придя в Святую Землю, добился превращения «госпиталя германцев» в независимый орден, сначала в гостеприимный (1190 г.), но очень быстро ставший военным (1198 г.). Организованному в подражание госпитальерам, ордену Св. Марии Тевтонской суждено было стать основным орудием политики Гогенштауфена, который осыпал его многочисленными дарами.
Военные ордена постепенно потеряли все свои укрепления, за исключением первых крепостей вдоль дороги, по которой передвигались паломники, по соседству с Яффой. Их отряды отныне размещались в их городских «домах», казармах, которые возвышались посреди кварталов, часто им же и принадлежавших. В условиях нехватки солдат, от которой страдала Святая Земля, их помощь была неоценима, и признавали, что было бы невозможно защитить без них королевство{363}. Поэтому они не замедлили восстановить свои земельные владения: король Ги продал квартал Акры Тевтонскому ордену, которому была доверена защита одной барбаканы (1193 г.), затем — ворот Св. Николая (1198 г.), башни Ла Шатр, и, в 1217 г., барбаканы короля, фланкирующего строения между двумя городскими стенами, возле барбаканы сенешаля и ворот Жоффруа ле Тора. Фридрих II, после возвращения Иерусалима, пожаловал им в этом городе «манор короля Балдуина» вместе со старинным госпиталем Пресвятой Богородицы{364}. Прочие ордена также получили свою долю в укреплениях Акры (госпитальерам были отданы барбакана и ворота Св. Иоанна). Но им также уступали крепости в личную собственность: так, тамплиерам была доверена крепость, построенная в 1217 г. Готье д'Авенем в Шатель-Пелерен.
Что касается тевтонцев, то свой основной замок они возвели в старой «сеньории графа Жослена»: известно, что старшая дочь Жослена, выйдя замуж за Отто фон Геннеберга, принесла в приданое этому немцу половину своей спорной сеньории. Оба супруга мало-помалу полностью передали ее тевтонцам: за исключением старой крепости Шато-дю-Руа, эти владения включали в себя горы к северо-востоку от Акры. Другой наследник Жослена, Жак де Ла Манделе, после некоторых осложнений, в конце концов также продал рыцарям свою часть сеньории{365}. В этой сеньории в 1228 г. во время немецкого крестового похода был укреплен замок Монфор или Франк Шато, ставший главной резиденцией Тевтонского ордена в Сирии.
Три ордена превратились в основную силу во внутренней политике латинского государства не только из-за своего военного могущества, но и из-за своего финансового превосходства, которое возвышало их над всеми другими франками. Роль банкиров, которую взяли на себя тамплиеры и госпитальеры, только расширилась с денежными переводами, сопровождавшими крестовые походы в XIII в. Оба ордена завели собственные корабли и занялись торговлей. Из-за нее-то они и вступили в конфликт с городом Марселем; благодаря посредничеству иерусалимского коннетабля в 1233 г. и праву, которое им предоставили марсельцы в 1216 г. (строить корабли и перевозить паломников и купцов), число судов было ограничено до двух в год, для провоза не более 1500 пилигримов, что не помешало в 1248 г. госпитальерам подготовить к отплытию в этом крупном провансальском городе три нефа «Грифон», «Фокон», «Комтесс», под командованием братьев ордена Понса Фука, Роберта Глостера и В. Одета){366}.