«Лав – из» (сборник)
Шрифт:
«Шоколадку» я варила в алюминиевой мисочке из какао-порошка, сахара и молока.
Однажды какао-порошок кончился. Я перевернула вверх дном все кухонные шкафчики и не нашла ничего похожего на какао, кроме молотого кофе. Я решила, что это почти то же самое и «шоколадка» получится даже интересней. Добавила всего, что нужно по рецепту. А также масло, корицу и кардамон. Грецких орехов и изюм. Стояла над плитой на табуретке и старательно помешивала. Я не умела варить бульон, и сейчас не умею его варить. Я бы не смогла
Кофе в алюминиевой мисочке вскипал странными большими пузырями и катастрофически быстро густел. Становилось все труднее помешивать эту смесь ложечкой.
Отчаявшись, я выключила газ и подставила мисочку вместе с «шоколадкой» под проточную холодную воду. Потом под горячую. Кофе так загустел, что превратился в камень и безнадежно пристал ко дну моей любимой алюминиевой миски. Не помогали ни вода, ни повторное разогревание.
Я не придумала ничего лучше, как спрятать результаты своего преступления – мисочку и ложку с намертво приставшей «шоколадкой» – под диван. Лучше было выкинуть все это в мусор.
На следующий день мы с Цветкой вместе возвращались домой – я из детского садика, она – из школы. Цветка шла по тротуару, я – по лужам. Вечерело.
Цветка сказала:
– Мама нашла миску, которую ты сожгла и спрятала под диван. Она очень злая. Сейчас будет на тебя кричать.
– Как она нашла? – Я очень не любила, когда мама на меня кричит.
– А как ты ухитрилась так сжечь миску?
– Я варила из кофе «шоколадку». Почему-то она стала твердой, как камень.
– Теперь получишь. Мама будет бить тебя ремнем. Ремень лежит в кухне на столе.
– Я боюсь возвращаться домой.
– Хочешь, я тебя спрячу?
– Как?
– Тихонько заведу на балкон, и ты будешь там сидеть, пока мама не перестанет злиться.
Мы неслышно вошли в дом, и Цветка закрыла меня на балконе. Мне там было очень уютно. Как в бункере или в шалаше.
Я сидела на полу, чтоб меня не увидели из комнаты. Сверху накрылась коцем, которым укутывали мешок с картошкой, сохраняя ее от замерзания.
Цветка была моим ангелом-хранителем до самого вечера. Я просидела на балконе шесть часов, и она таскала мне из кухни жареную картошку, бутерброды и соленые помидоры.
– Мама уже почти не злится, – сообщала она, – думаю, еще часок – и она совсем остынет.
– А что она говорит?
– Говорит, что ты идиотка.
Мне было очень грустно, я просила Цветку остаться со мной подольше, и она милостиво соглашалась.
– Если она так злится на меня, то я лучше уйду из дома. Совсем уйду.
– Ну а как же ты выйдешь? Она постоянно крутится в коридоре, увидит тебя и, прежде чем дать тебе уйти, хорошенечко всыплет.
– Спасибо, что ты мне так помогаешь, – растроганно говорила я.
– Но
В одиннадцатом часу вечера на балкон влетела заплаканная мама. Вытащила меня из-под картофельного коца и внесла в домашнее тепло.
Накормила меня и напоила.
Выяснилось, что она обошла всех моих подруг и обыскала весь район.
Про сожженную миску она ничегошеньки не знала.
Потом я лежала в маминой кровати, накрытая двумя одеялами, и кашляла. Мама с ремнем в руках бегала за Цветкой из комнаты в комнату, а Цветка кричала только одно: «Почему меня?!» Но не плакала. Она никогда не плакала.
Я слушала свою любимую виниловую пластинку: «Арлекино», потом «Птицу счастья», потом «Синий теплоход», потом зашла Цветка:
– Вечно мне из-за тебя достается. Как ты мне надоела!
– Почему ты злая? – спросила я.
– Зато меня папа больше любит! – крикнула почему-то Цветка и вышла из комнаты.
Это была неправда. Из всех обитателей квартиры № 62 сильнее всего ее любила я. Только боялась в этом признаться. Потому что Цветка ненавидела любовь во всех ее проявлениях.
Цветкой Цветку назвала наша маленькая милая бабушка, которая любила своих внуков, как это всегда бывает, больше, чем детей.
На самом деле Цветку звали иначе.
С.
Но бабушка изменяла наши имена в зависимости от того, что мы ей напоминали.
Цветка напоминала бабушке крапиву.
На кладбище, недалеко от бабушкиной хаты, была большая выкопанная неведомо кем яма, наполнявшаяся во время затяжных дождей водой. Может быть, это была чья-то неиспользованная по назначению могила.
Мы с Цветкой пошли смотреть, не водится ли там хоть какая-нибудь рыба. Цветка говорила, что водится. Она видела в яме дельфина.
Мы встали над ямой и двумя большими палками баламутили воду, чтоб дельфин выскочил на поверхность.
– В такой грязной воде дельфины не живут, – многозначительно сказала я.
– Не знаю. Может, это был не дельфин. Может – акула.
– Ну если акула – то все возможно. Акулы любят болото.
Моя палка утопла в болоте. Я потянулась, чтоб ее достать, пока еще один конец торчал над поверхностью воды, и плюхнулась туда сама.
Цветка побежала за бабушкой.
Я встала ногами на дно, и болото достигло моего рта. Нужно было задрать голову вверх, чтобы не нахлебаться. Где-то совсем рядом каламутную воду рассекал дельфин, который вполне мог оказаться кровожадной акулой. Я плакала от ужаса, и мои слезы стекали в болото.
– Не плачь, а то утонешь, – крикнула Цветка откуда-то уже издалека.
Бабушка на подворье сгребала сено. Цветка молча встала возле нее.
– Чего тебе? – удивилась бабушка.
– Метла упала в яму, и ее съела акула.